Иван Новиков - Руины стреляют в упор

Кувшин пока не присылай. Жди на это моего сигнала — повяжу ленточку на горлышко банки... Разве только что срочное будет... Не горюй, не плачь обо мне. Не пугайся моих слов, нужно быть ко всему готовой... Я лично ко всему готова. Верь, что будет еще счастье. Не горюй...

Привет всем.

Целую крепко. Витя».

После жутких пыток трудно было узнать когда-то стройную красавицу Витю. Она стала совсем старухой. Черные волнистые волосы вылезли, а редкие пряди над высоким лбом и на затылке поседели. Только глаза стали еще большими оттого, что похудело, высохло милое личико, на которое когда-то словно зачарованные засматривались люди.

Однако палачи не смогли согнуть ее непокорную душу, затмить разум. Даже в жутких условиях тюрьмы она смогла наладить связи с другими заключенными и внимательно следила за тем, как держатся подпольщики.

Когда Мария Федоровна передала ей, что Ковалев и Никифоров признали на допросе Ивана, Виктория начала выяснять, что же произошло.

Через несколько дней она сообщила на волю, что список комитета выдал Суслик. «...Заметь, — писала она Марии Федоровне, — не Ватик и не Гаврилов (так назвала Витя в записке Ивана Гавриловича), эти своей кровью из ушей, носа, горла отстаивали каждого, но напрасно, их выдали... Когда Ваня отрекался, что не знает никого, а эти двое сказали, что неправда, знает, то напрасно было отрицать, так как о Ване уже донес...»

И она назвала доносчика — Суслика.

Вите не суждено было умереть после первых пыток. Почти целый год несла она на своих маленьких исхудалых плечах тяжелую судьбу узника СД. Только 6 ноября 1943 года, не дождавшись, что она сдастся, запросит пощады, гестаповцы расстреляли ее.

Следствие по делу Минского подпольного горкома партии закончилось в декабре 1942 года. В фашистской «Белорусской газете» 23 декабря появилось сообщение об этом. Неуклюжим, искусственным языком фашистские холуи писали:

«Раскрытая в Минске верхушка этой адской нечисти — так называемый центральный комитет КП(б)Б. Арестованные члены его: Иван Ковалев, Вячеслав Никифоров, Змитрок Короткевич, Константин Хмелевский. Взяты также и члены секретариата этого комитета, как и все душепродажные пособники его. По делу арестовано больше ста лиц. Отобраны две типографии, агитационный материал и большое количество взрывчатых материалов. Найден и богатый секретный материал...

О существовании этой верхушки полиция знала уже давно, поэтому она и смогла выбрать соответствующий момент, когда удар в нее был бы наиболее уничтожающим».

Редактор газетки Владислав Козловский с собачьей преданностью к своим хозяевам и с такой же собачьей злостью к коммунистам в передовой статье ругал подпольщиков и тех, кто им помогал, он упрашивал «шчырых беларусау» стать действительными националистами, верными слугами немецких фашистов.

«Нельзя обманывать самих себя и немецкие власти, — скрежеща зубами, признавался он, — что будто бы все белорусы исцелились от большевистской заразы, все вдруг сделались националистами и все консолидируются для национальной деятельности. Такое утверждение вредное».

В лад ему подбрехивал в «Белорусской газете» и другой фашистский выкормыш — Фабиан Акинчиц. Белорусские националисты больше, чем их хозяева, радовались разгрому минского подполья. Но тревога не покидала их. Видно, чувствовали негодяи, что и на них готовятся пули народных мстителей. Запершись в своем логове, они бранились, в бессильной злобе пускали ядовитую слюну на страницы своего фашистского листка.

После этого сообщения гестаповцы забрали Ковалева и Никифорова снова в СД. Теперь руководителей подполья пытали с одной целью — принудить отречься от Коммунистической партии и коммунистической идеологии.

— Выбирай одно из двух: свободу и обеспеченную жизнь или долгие, бесконечно долгие мучения, — не спуская глаз со своей жертвы, почти шепотом говорил Фройлик. — Мы не дадим тебе сразу умереть, нет! Ты будешь еще долго жить, но жить каждый день в мучениях. Все грешники в аду будут содрогаться, видя твою жизнь. Смотри, что мы будем делать с тобой...

Они снова схватили Ковалева и посадили на электрический стул. Он корчился, стонал, терял сознание.

Так же пытали и Ватика. Но тот энергично сопротивлялся, и фашисты поняли, что от него ничего не добьешься. Все внимание сконцентрировали на Ковалеве. Обессиленный, размякший Ковалев больше подходил для их целей. Его пытали беспрестанно.

Наконец фашисты сделали последнюю попытку сломить сопротивление Ковалева, который уже мало чем напоминал человека. Восемнадцатого января тысяча девятьсот сорок третьего года его вызвали на допрос, и высокий толстый Фройлик подошел к нему с плеткой в одной руке, с «Белорусской газетой» — в другой. Ковалева трясла лихорадка.

— Не бойся, сегодня я не буду бить тебя, — растягивая рот до ушей, сказал следователь и сунул узнику под нос газету. — На, читай...

Заголовок на первой странице кричал: «Бывший секретарь КП(б)Б советует: «Бросьте бороться против немцев».

Ниже мелким шрифтом говорилось: «Иван Ковалев, бывший секретарь коммунистической партии в Заславле, а до последнего времени — один из руководителей Минского бандитского комитета, был, благодаря разведывательной работе полиции безопасности, пойман во время раскрытия всего комитета.

Ознакомившись с действительным положением, которое определенно складывается в пользу немцев, и убедившись в бессмысленности дальнейшего сопротивления на фронте и вне фронта, Ковалев обращается с призывом ко всему населению Белоруссии...»

Далее следовало воззвание, написанное самими гестаповцами, — злобная антисоветская стряпня, полная змеиного яда. Каждый, кто прочитал бы это воззвание внимательно, спокойно, заметил бы, что Ковалев не мог так написать, — и по стилю и по содержанию оно было немецким, и говорилось в нем много такого, о чем не мог знать узник СД. И подписи даже не было. Если бы Ковалев сам написал, гестаповцы наверняка напечатали бы фотокопию рукописи или хотя бы подписи.

Но Ковалев находился в таком состоянии, что ему трудно было правильно, трезво оценить положение. Перед его глазами сразу встала тринадцатая камера тюрьмы, вспомнились товарищи, которые терзались в догадках: кто же изменил, кто выдал их? До сих пор подпольщики сходились на одном — все дело в Суслике. Да тот и не скрывал своего предательства, сидел рядом со следователем и выдавал подпольщиков. Держали Суслика отдельно от других членов комитета. На нем совсем не видно следов пыток.

А что теперь скажут подпольщики о Ковалеве? Кто поверит, что в газете — провокация?

Фройлик читал его мысли:

— Нет, никто теперь не поверит тебе... Никто. Мы позаботимся об этом.