Мэри Рено - Александр Македонский. Трилогия (ЛП)

Скрытые занавесью, мы слышали, как царь поведал Артабазу о предложении Патрона. Какое-то время старец молчал, вне сомнения размышляя о своих трудах долгой прошлой ночи, затем стал умолять царя разбить шатер в греческом лагере; персы, за которых он мог поручиться, сравняются в мужестве с греками, если только сам повелитель будет с ними… Я же размышлял: «Бедный старик, ты слишком долго живешь в этом мире, и нет тебе покоя», когда он прибавил, задыхаясь:

— Эти греки — настоящие солдаты; война — их хлеб. Бактрийцы же — всего-навсего набранные по деревням землепашцы. В Македонии я видел, что значит дисциплина. Разница между чистокровным скакуном и волом… Доверься грекам, мой повелитель.

Как часто мы подслушивали вот так, из-за кожаной занавеси, из праздного любопытства, чтобы попросту быть в курсе всех дворцовых интрижек и новостей! Ныне мы ловили каждое слово беседы, от исхода которой зависела жизнь каждого из нас.

— Кончено, — ответил старику Дарий. — Я всегда охотно полагался на надежду; увы, в последнее время слишком многие поплатились за это. Теперь, когда я расстался с надеждами, не возвращай их мне.

Ответом был сдавленный стон. То рыдал Артабаз.

— Дорогой друг, — говорил ему царь, — ты потерял со мною бесценные годы жизни. Остаток ее принадлежит тебе; иди, и да пребудет с тобой благословение многомудрого Бога.

Плач не смолкал. Возвысив голос, царь призвал нас; обезумев от горя, Артабаз цеплялся за его одежды, зарываясь лицом в пурпурную ткань. Дарий обнял старца со словами:

— Верный слуга не захочет расстаться с господином, но я отпускаю его. Помогите ему выйти.

Он осторожно высвободил свой рукав из пальцев старика, цеплявшихся за него, словно ручонки младенца; очень бережно мы вывели Артабаза из шатра. Царь отвернулся… Отведя старика к его людям, мы возвратились в шатер и поначалу не увидели Дария. Он распростерся на земле, уронив голову на руки. Страшная мысль затмила нам разум. Но рядом с царем не было никакого оружия, и тяжелое дыхание вздымало его плечи. Он лежал в своем шатре, как загнанный охотниками зверь: исчерпав все силы, он просто ждал здесь появления гончих или удара копья. Дарий не крикнул нам убираться, и мы стояли, не зная, что теперь делать, молча впитывали ужасное зрелище, раздираемые когтями отчаянья. Прошло несколько минут, прежде чем я смог соображать. Тогда я разыскал за занавесями царский меч, вынес его в приемный покой и положил на столик, где его легко можно было найти в случае нужды. Бубакис видел, чем я занимаюсь, но отвел взгляд.

Выполняя последний долг перед повелителем, я был далек от мысли, что тот, кто любил меня, лежит теперь поверженным предо мною. Я служил ему и старался делать это, настолько умел, хорошо. Он ведь был царем.

Прошло еще несколько минут, прежде чем Дарий пошевелился и попросил всех нас выйти.

Наш собственный спальный шатер был разбит лишь наполовину, да так и брошен: один конец полотнища свисал с шеста, другой валялся на земле. Рабов не было видно. Отовсюду доносилась беспорядочная мешанина голосов: ссорившихся, споривших, впустую выкрикивавших какие-то приказы. То была не армия более, но лишь огромная разношерстная толпа. Некоторое время мы сидели, перешептываясь, на уже разобранных тюках с кожей для шатра. Потом, вскинув голову, я увидел, что телохранители покинули царя:

— Они ушли!

Вскочив, я отправился к шатру убедиться, что мои глаза не солгали мне. Никого, даже ни одной воткнутой в землю пики с золотым наконечником. Бессмертные сложили с себя свой почетный ранг и превратились в точно таких же простых смертных, как и все прочие. Мы остались одни.

Долго стояли мы у входа, не нарушая молчания.

Потом я сказал:

— Кажется, я слышал голос. Пойду узнаю, не нужно ли ему чего-нибудь.

Он лежал все в той же позе. Тихо войдя в шатер, я опустился на колени рядом с царем. Конечно, ничего я не слышал; но память о прежних временах вернулась ко мне, и вспомнилось, что даже благовония, которыми я умастил себя утром, были его подарком. В конце концов, я не походил на остальных.

Дарий лежал, положив голову на согнутую руку, вытянув другую вперед. Я же не решался коснуться его без позволения. Он был царем.

Почувствовав мое присутствие, повелитель дернул плечом:

— Приведи ко мне Бубакиса.

— Да, господин. — Для него я был лишь слугой, способным исполнить простое поручение. Он позабыл обо всем.

Бубакис скрылся в шатре, и вскоре мы услыхали его истошный крик, похожий на предсмертный вопль. Втроем мы вбежали внутрь. Меч все еще лежал на столике, царь — на земле. Бубакис стоял рядом с ним на коленях, бия себя в грудь, разрывая на себе одежду и нещадно терзая волосы.

— Что случилось? — вскричали мы в страхе, словно с нами не было великого царя. Все то, что знали мы и к чему были готовы, рушилось на глазах.

— Повелитель приказывает нам уйти, — всхлипнул Бубакис.

Не поднимаясь с земли, царь протянул к нам руку:

— Все вы честно выполняли свой долг. Более мне ничего не нужно, и я освобождаю всех вас от службы. Бегите, спасайтесь, пока еще не поздно. Это последний приказ, и никто не может ослушаться.

В мгновение ока нашими душами завладел страшный, смертельный ужас: поверженный царь, брошенный шатер, незнакомый черный лес, полный диких тварей и врагов… Хочу надеяться, что мы плакали о нем; с каждым прошедшим годом мне все проще верить в это. Мы кричали в голос среди ночи, пьяные от страха и горя, как плакальщики на похоронах, мы сливали голоса в общий вой, не различая собственного стона средь чужих.

Убрав с глаз выбившиеся волосы, я заметил кого-то у входа. Даже в безумии отчаяния я помнил, что охрана ушла, и бросился туда, не думая об опасности. Там стояли Бесс и Набарзан, а за их спинами — воины.

Бесс отвел взгляд от распростертого на полу царя и обрушил кулак в ладонь, бросив Набарзану:

— Поздно! Я ведь предупреждал тебя. Слышно было, как скрипнули его зубы.

— Я и помыслить не мог, что он способен на такое, — пробормотал Набарзан. В его лице не было больше злобы, только уважение и немного грусти. Поймав мой взгляд, он коротко кивнул.

Бесс же схватил мое плечо ручищей и затряс меня, приподняв над землею:

— Он умер? Отвечай, он покончил с собой? За меня ответил Бубакис:

— Возрадуйтесь, господин, ибо мой повелитель в добром здравии.

Лицо Набарзана застыло, как у высеченной в камне статуи. Он шагнул вперед, сказав Бессу:

— Вот оно что! Идем же.

Царь поднялся на ноги, едва они вошли. И встретил их словами:

— Почему вы здесь?

— Я здесь, — отвечал ему Бесс, — по праву царя. Дарий остался спокоен.

— Какое же царство поручил твоим заботам Бог?

— Я выполняю волю своего народа. Тебе следовало поступать так же.