Мэри Рено - Александр Македонский. Трилогия (ЛП)

— Как ведомо вам обоим, я уже не во власти карать предателей. Знаю, однако, кто свершит суд вместо меня, — отвечал царь.

Бесс вздернул голову:

— Я готов держать ответ перед Митрой.

— Уж наверное, раз ты решился на измену. Но я говорил об Александре.

Прежде безмолвствовавший, Набарзан тихо произнес:

— Не называй имени врага, которому ты отдал свой народ. Мы делаем это, чтобы освободить землю, взрастившую нас.

— Ты пойдешь с нами, — сказал Бесс.

Я раздумывал, не вложить ли меч в руку повелителя. Но Дарий вполне мог и сам до него дотянуться. Как мог я решать за своего господина, когда ему умереть?

Он шагнул назад; думаю, он собирался схватить оружие и драться. Но Дарий никогда не бывал скор — ни в движениях, ни в мыслях. Едва он сделал шаг, к нему подскочили и схватили за руки. Царь был высоким, сильным мужчиной, но руки его ослабли, и, когда в шатер вошли воины, он перестал сопротивляться. Дарий стоял смирно, вновь обретя достоинство. По крайней мере, он умел страдать, как подобает правителю огромной страны. Быть может, Бесс почувствовал это. Он сказал:

— Что ж, если мы вынуждены связать его, пусть путы соответствуют его рангу. — Сняв с шеи массивную золотую цепь, он обмотал ею запястья царя, словно веревкой, пока двое бактрийцев удерживали руки Да-рия за спиной.

Они вывели царя из шатра, придерживая за плечи, словно тот был преступником. Стоявшие у входа бактрийцы зашептались; я расслышал приглушенные возгласы и смех, в котором звенели нотки ужаса.

Рядом стояла обычная тележка с навесом из шкур, в каких мы перевозили сложенные шатры. К ней и повели Дария; мы же стояли, глядя им вслед и не веря собственным глазам, беспомощные, окоченевшие от страха. С трудом очнувшись, Бубакис вскричал: «Дайте ему хотя бы несколько подушек!» — и мы вбежали в шатер, чтобы разыскать их. Когда вернулись, царь уже сидел в повозке, рядом с двумя рабами из тех, что разбивали лагерь; не знаю, были ли то слуги или просто стражи. Мы побросали подушки в повозку, и воины отогнали нас прочь. Лошадей взнуздали, погонщик сел спереди. Казалось, целую вечность мы стояли там, наблюдая за приготовлениями и слушая перекличку конников. Пешие воины более напоминали толпу зевак, нежели колонну войска. Бесс выкрикнул приказ, и повозка, сотрясаясь на ухабах, потащилась через всю поляну к дороге.

Мимо пробежал воин, сжимавший в руках знакомую мне вещь. То был большой кувшин для воды, принадлежавший царю. В шатре хозяйничали бактрийцы, оставшиеся, чтобы разделить поживу. Несколько мародеров дрались у входа, оспаривая друг у друга наиболее ценную добычу.

Бубакис обратил ко мне обезумевший взор и, крикнув: «Пропустите нас к Артабазу!» — побежал к персидскому лагерю. Остальные последовали за ним, и воины расступились, пропуская. Ведь то были всего лишь евнухи: безоружные, они были не в счет.

Я же остался стоять, спиною вжавшись в дерево. Прогалина казалась теперь огромной пустыней, полной опасностей. Я вспомнил Сузы: нет, я не походил на остальных. Меня вполне могли счесть царским имуществом и завладеть мною, как законной добычей… Так и не разобранные, тюки исчезли. Рядом был наш лишь наполовину поставленный, полоскавшийся на ветру шатер. Я вбежал в него, выбил ногою шест и позволил всей массе натянутой кожи рухнуть на себя…

Складки пропускали немного воздуха, так что главное теперь было не шевелиться. Я лежал там в полной темноте, словно в могиле. И верно, вся жизнь моя оказалась погребена здесь, на этом самом месте. Когда же гробница раскроется, чтобы выпустить наружу, меня встретит совсем иная жизнь, столь же незнакомая мне, как и младенцу, заключенному во чреве матери.

9

Я лежал в укрытии. Плохо выдубленная кожа была тяжела и воняла, но я не решался шевельнуться. Из-вне доносился глухой шум общей суматохи, который утих, когда царский шатер был обобран дочиста. Вскоре к моему убежищу приблизились двое воинов, и я едва не вскрикнул от ужаса; но они решили, как я и надеялся, что раз шатер так и не успели поставить, он пуст. После мне уже ничего не оставалось, кроме как ждать.

Ждал я долго, ибо не доверял отсутствию криков снаружи — я просто мог и не расслышать их. Наконец я осторожно пополз в сторону и вскоре высунул голову из-под кожаного завала. Поляна была пуста, если не считать все еще чадивших костров. После темноты даже свет звезд показался мне чересчур ярким, но уже за первыми деревьями я ничего не мог разглядеть. До меня едва доносились звон оружия и гул голосов уходившего отряда; то были, конечно же, царские войска, люди Артабаза: они покинули бунтарей, ибо не могли сразиться с ними из-за неравенства в числе. Мне следовало догнать их, и поскорее.

Стараясь не шуметь, я пошарил под упавшим шатром и собрал свои пожитки. Теперь конь… Мне было достаточно лишь вспомнить о нем, чтобы знать ответ. Крадучись и спотыкаясь впотьмах, я набрел на колышки, к которым привязывали лошадей. Естественно, кроме колышков, там ничего и никого не осталось.

Мой бедный маленький Тигр, красивый подарок Дария… Он был взращен не для тяжкой поклажи! Я недолго скорбел о нем, бредущем сейчас за каким-нибудь бактрийским увальнем, ибо совсем не много времени потребовалось мне, чтобы ужаснуться собственной участи.

Враг ушел. Ушли также все те, что были мне друзьями. Ночь уже перевалила за половину, но я не видел знаков, куда они могли направиться.

Мне потребуется пища. В царском шатре, выброшенное на землю, лежало содержимое обеденных чаш. Бедняга, он так и не поел. Завернув еду в платок, я набрал полную флягу воды из ручья.

Голоса доносились еле-еле. Я шел за ними, уповая на то, что это не бактрийцы последними свернули лагерь. Те, за кем я шел, кажется, намеревались пройти вдоль горного кряжа; за собой они оставляли хорошо вытоптанную тропу, пересекавшую ручьи; ноги я замочил по колени, и в дорожной обуви мерзко хлюпала вода. Я не ходил по бездорожью с тех пор, как был ребенком, а по возвращении меня всегда ожидали заслуженный нагоняй и сухая одежда.

Рассвет еще не забрезжил, когда я прибавил шагу, заслышав впереди женские голоса. То были следовавшие за лагерем женщины, и они несли свой скарб. Если поспешить, я скоро поравняюсь с колонной. Теперь, когда лунный серп прибавил немного света, я мог идти быстрее.

Вскоре я увидел впереди мужской силуэт. Один из воинов отстал от остальных, чтобы помочиться, и я стоял, отвернувшись, пока он не закончил. Только тогда я подошел — и увидел пред собою грека. Значит, это их я нагонял! Меня сбили с толку женские голоса; конечно, эти женщины — персиянки, как же иначе? Наемники не таскали за собою жен, они оставляли их дома.

Грек был крепким воином, с приземистой фигурой и короткой черной бородой. Его лицо показалось мне знакомым, но я, верно, обознался. Шагнув навстречу, он воззрился на меня в изумлении. От него несло потом.