Виктор Кондратенко - Без объявления войны

— Се-ре-жа... — укоризненно протянул Твардовский.

— Ты думаешь, это не оригинально? Да! Существует журнал «Крокодил», ну и пусть...

— Сережа, — Твардовский пыхнул папироской.

— Назовем его «Смехомет», — и Безыменский перебрал струны гитары.

— Это то и не то, — заметил Розенфельд.

— Нет, именно то! — настаивал Безыменский. — Кто за? Но все молчали.

Твардовский искоса взглянул на Палийчука, потом на меня:

— Кто из вас был на фронте, что там сейчас главное?

— Чтобы успешно бороться с танками, надо пушки выдвигать на прямую наводку, — ответил я.

— Ну, милые, бить так бить!.. Есть название: «Прямой наводкой». — Твардовский, распечатав новую пачку «Казбека», закурил.

— Подходит, нашли! — Вашенцев щелкнул пальцами.

— Если подходит, то пойдем дальше... У нас на Ленинградском фронте во время финской кампании был Вася Теркин, он пользовался у бойцов большим успехом. Давайте воскресим его на Юго-Западном.

— Теркин... Теркин... — повторил Безыменский. — Не знаю, будет ли звучать?

— Понимаешь, ухарь-парень... Тертый калач... — пояснил Твардовский.

— Назовем нашего героя Федя Гранаткин. Пусть заговорит «карманная артиллерия».

Но предложение Безыменского никто не поддержал.

— У нас до войны в газете «Красная Армия» был свой герой — Антон Протиркин. Может быть, его оставим? — сказал я.

— Братцы, вы слышите? Протиркин... — От смеха Твардовский поперхнулся дымом. — Кого же изволите протирать, фрица? Да его гвоздить надо, гвоздить!

— Товарищи, стой... Стой! — как бы поднимаясь на крыльях, взмахнул руками Палийчук. — Назовем нашего героя... Гвоздев! Имя ему дадим... Иван.

— По-моему, неплохо, — проронил Твардовский.

— Нашли, конечно, нашли... Пусть живет Иван Гвоздев, — сказал Вашенцев. И все согласились с ним.

Как-то незаметно наступил вечер. Спала невыносимая жара. И ветер погнал по небу грозовые тучи. Все облегченно вздохнули. В такую погоду бомбежки не будет. Вскоре небо озарилось вспышками молний, загрохотал гром и зашумел желанный дождь.

В ливень подали паровоз, звякнули буфера, и редакционный поезд, оставив запасную ветку, пошел на главный путь. Когда перестук колес затих, все сотрудники редакции сели в легковые машины и на окраине города присоединились к штабной колонне.

В хмурый, дождливый вечер штаб Юго-Западного фронта покинул Проскуров. Я снова сижу в «эмке» рядом с Хозе, а за моей спиной, тихо переговариваясь, Твардовский с Вашенцевым строят разные догадки, связанные с отходом наших войск. Нерадостный разговор идет долго и сводится к одним и тем же мучительным вопросам: не захватит ли враг с ходу Киев? Когда же, на каком рубеже мы наконец-то остановим немцев? Безыменский забился в угол кузова, и оттуда звучит тихий тенорок: «Как на чер-ный ерик, как на чер-ный бе-рег, трах-ну-ли та-та-ры во сто ты-сяч лоша-дей. И покрылся ерик и покрылся бе-рег трупа-ми по-ко-ло-тых, пострелянных людей». От этой песни еще тоскливей тянется дорога. Большая колонна машин движется медленно, часто останавливается у железнодорожных переездов, где посвистывают паровозы, растаскивая поврежденные бомбежкой вагоны.

Бердичев встречает нас мутным, дождливым рассветом. Весь день идет дождь, но зато в небе не гудят косяки «юнкерсов». Миновали Житомир и ночью прибыли в Киев на свой Печерск. Но тут поступил приказ: «Помещение редакции на Цитадельной улице не занимать. Переехать на улицу Воровского и расположиться в здании газеты «Комуніст». Все были утомлены мучительно долгой дорогой — повалились на новом месте в редакторской приемной на ковер в красных розах и тут же заснули.

На следующий день спешу на митинг в Союз писателей Украины. Небольшой садик с беседкой, с фонтанчиком и тенистыми аллейками — все это напоминает мне о днях мирной жизни, теперь надолго ушедшей. Обнимаю Андрея Малышко, жму руку Ивану Гончаренко. Уже многие мои товарищи надели военную форму — и среди них Вадим Собко, Анатолий Шиян и Василий Кучер.

Митинг открывает Александр Корнейчук. Он в форме бригадного комиссара. Говорит страстно, призывно:

— Каждый писатель должен стать на защиту Родины. Приравнять свое перо к трехгранному штыку. Наш свободолюбивый народ не станет на колени перед фашистской ордой. Он в битвах отстоит честь, достоинство и независимость Отчизны. Я верю: настанет день великой Победы, когда Красная Армия вышибет врага с нашей родной земли и освободит народы Европы от гитлеровской тирании.

К столику, покрытому красной скатертью, подходит Микола Бажан:

— Ніколи, ніколи не буде Вкраїна рабою німецьких катів, — звучит голос его.

Свое гневное, трепетно-взволнованное выступление Павло Григорьевич Тычина заканчивает стихами:

— Ой і буде морда бита — Гітлера бандита.

— Товарищи! — энергично взмахивает рукой Иван Ле. — Мне, бывшему солдату царской армии, посчастливилось в жизни: я имел честь в апреле семнадцатого года встречать Владимира Ильича Ленина на Финляндском вокзале и слушать его речь, которую он произнес с броневика. Клянусь стойко сражаться с врагом, не щадить своей крови и жизни. Призываю всех вас непоколебимо стоять под ленинским знаменем.

После пламенных слов Андрея Малышко, закрывая митинг, Александр Корнейчук пожелал писателям, едущим на фронт работать в армейской прессе, счастливого пути и возвращения в родной Киев с победой.

Я уже видел войну и подумал о том, какой огненный путь лежит перед моими товарищами, какая у каждого отныне трудная, необычная судьба. Возвратясь в редакцию, зашел в машбюро и принялся диктовать информацию о митинге прямо на машинку. За этой работой меня застал Крикун.

— Так что вы привезли с фронта?

Заглянув в неразлучную записную книжку, я перечислил все, что мог сделать для газеты.

— У вас я нахожу свыше десяти материалов. Немедленно готовьте самое главное в номер.

Весь четвертый этаж огромного здания в моем распоряжении. Тихо. Пустынно. В распахнутых настежь комнатах ни души. В Киеве началась эвакуация, многие жители уже уехали на восток. Опустели и эти, плотно забитые столами, некогда оживленные комнаты.

На пятый день снова переезжаем на новое место. Перестала выходить областная газета «Пролетарская правда», и наша редакция в центре города напротив оперного театра занимает четырехэтажный дом с хорошо оборудованной типографией и великолепной библиотекой. Безыменский с Вашенцевым поражены редким собранием книг. Твардовский осмотрел все шкафы и полки. Перелистал толстую книгу Даля «Русские пословицы» и увлекся словарем синонимов. Сделал выписку — «Коси, коса, пока роса, роса долой — и мы домой» — и забыл ее на столе.

В полдень редактор собирает писателей на совещание. Хвалит уголок сатиры и юмора «Прямой наводкой». В политуправлении фронта многим понравилось первое выступление казака Ивана Гвоздева. Стихи Твардовского и Палийчука доходчивы, в них затронута важная тема о дисциплине и очень своевременно подвергнута критике танкобоязнь. Закрывая короткую летучку, Мышанский усмехнулся: