Виктор Кондратенко - Без объявления войны

Сигнал! Пушки прямой наводкой ударили по головным машинам, и те вспыхнули в степи факелами.

Кавалерия устремилась к бронепоезду под прикрытие его огня. Проскакивая мимо, конники кричали:

— Спасибо, братцы, за выручку!

А «крепость на колесах» дышала огнем. Командиры орудий Смирнов и Соколов расстреливали машину за машиной. Но особо отличился наводчик Малашенко. Он даже не смотрел в панораму — было некогда — и наводил прямо по стволу. Ни один его выстрел не пропал даром.

Два танка, охваченные дымом, отползают назад. Наводчик посылает новый снаряд. С перебитой гусеницей третий танк, словно гигантский волчок, кружится на месте.

— Смотри, фашист вальсирует! — кричал Малашенко Елизарову.

Снаряд попал в бронированный вагон, ранил старшего электротехника Бакштейна и механика Алексеева. Они едва держатся от потери крови, но подача тока не прекращается. По-прежнему плавно поворачиваются стальные башни и аккуратно подаются снаряды. Сделав перевязку Бакштейну и Алексееву, лекпом Губский под пулями пробрался к раненым на открытую площадку, поил их водой, делал перевязки. За некоторыми тяжелораненными приходилось следить — ненависть к врагу не давала им покоя: они вскакивали и хватались за оружие.

Танкистам Клейста не удалось преградить путь бронепоезду в этом тяжелом и неравном бою. Ощетинившись огнем, он отошел, на полном ходу ворвался на станцию Мироновка, рассеял там пехоту. Гитлеровцы не успели даже подорвать рельсы. Мироновка, Темпы, Лазирцы, Канев — вот места новых боевых подвигов бронепоезда № 56.

Закрываю журнал боевых действий. Казарин предлагает побывать в боевых рубках, познакомиться с командирами орудий, наводчиками и заряжающими. В боевых рубках жарко, душно. Они пропахли пороховыми газами, пропитались пушечной смазкой. Так и хочется распахнуть стальную дверь, чтобы повеял днепровский ветер. На бронепоезде всюду порядок и строгая дисциплина. Комиссар — очень молодой человек и звание у него скромное — младший политрук. Но по всему видно — политический вожак. Бойцы относятся к нему с уважением. И оно, несомненно, завоевано волей, энергией, личной храбростью комиссара.

Пять дней на высоких днепровских кручах и особенно на северо-западной окраине Канева шла жестокая битва. Юноша комиссар и пожилой суровый начштаба ждали боевой приказ. И вот из штаба армии на бронепоезд возвратился его командир — старший лейтенант Петр Кириллович Ищенко. Военный совет Юго-Западного фронта принял решение: отвести 26-ю армию на левый берег Днепра. Командарм Костенко приказал команде бронепоезда прикрыть основную каневскую переправу. Прикрыть — это значит стоять на правом берегу до последней возможности. Не дать гитлеровцам захватить мост и переправиться через Днепр на плечах отступающих войск. Защищая главную переправу, сам бронированный богатырь уже не мог отойти за Днепр. От разрыва бомбы сместилось с осей стодевятиметровое металлическое пролетное строение. После восстановительных работ каневский мост пропускает только грузовики, артиллерию.

На бронепоезде тревога. Гремит рупор, трепещут на ветру сигнальные флажки, в боевых рубках не смолкает «ревун», похожий по звуку на автомобильную сирену. На горизонте видны пожары. Горят хаты в Бобрице. Пылают они и в Тростянце. Рядом с железнодорожным полотном вьется грунтовая дорога. По ней движутся запыленные машины и подводы. На смотровых стеклах автомобилей пулевые пробоины, трещины. К Днепру, на каневский мост, длинной вереницей спешат обозы, машины. Кавалеристы ведут в поводу усталых, взмыленных коней. Запыленные, черные от пороховой гари, в бинтах — выходят из большого боя. Низко со свистом проносится снаряд. Люди уже привыкли к этому и не обращают никакого внимания. Вдруг в тон ему звонко заржал в лозах жеребенок:

— И-и-и...

И этот высокий звук, казалось, продлил полет снаряда. Головы бойцов, как по команде, повернулись в ту сторону. Кто-то улыбнулся.

В развалинах каневского вокзала струится дым. На путях скелеты разбитых вагонов. Бронепоезд идет в огневой налет, спешит на помощь стрелковому полку. Скоро Бобрица. Она уже занята фашистами. Наша разведка установила: на ветряках сидят вражеские наблюдатели, а на колокольне установлены пулеметы. Бортовые орудия дают залп. В бинокль хорошо видно, как разлетаются крылья ветряных мельниц. Каким-то особым, соколиным взглядом присматривается наводчик Иван Малашенко к церквушке. Четвертым снарядом он сбивает пулеметчиков с колокольни.

Из-за дальних бугров выползают шесть танков. Пять орудий бронепоезда вступают в бой. Длится он недолго. Танки задним ходом отползают в укрытие. Враг обрушивает на бронепоезд огонь минометных и артиллерийских батарей. Из перелесков показались пехотные колонны, пыльными серозелеными тучами приближаясь к полотну. Гитлеровцы идут во весь рост, засучив по локоть рукава, что-то горланят и беспрерывно строчат из автоматов. Ни шрапнель, ни осколочные снаряды не могут остановить это взбесившееся стадо. С бронированных площадок открыли огонь шестнадцать пулеметов. Только им удалось сначала остановить, а потом рассеять наступающую пехоту. Но и сам бронепоезд едва не попал в западню. В тылу на железнодорожной насыпи уже появились подрывники с черными ящиками тола. И если бы зенитка не ударила по ним прямой наводкой, то рельсы взлетели бы на воздух.

Беспрерывно маневрируя, бронепоезд усиливает огневой бой. Стволы орудий накалились до малинового цвета. Вода в кожухах станковых пулеметов кипит. В рубках орудийные расчеты задыхаются от пороховых газов. Противник отвечает шквальным минометным огнем. Бьют его дальнобойные пушки, теснят бронепоезд к мосту.

В кружке бинокля не только отходящие войска. К мосту идут женщины, старики, дети. Они с узлами, торбами, с корзинами. Люди эвакуируются по-разному. Старик навьючил корову мешками и шагает с ней к Днепру. Какая-то женщина, опасливо оглядываясь, везет пожитки в детской коляске. Мальчик несет плетеную корзину, из которой выглядывает гусь. Тяжелый снаряд, перелетев через железнодорожную насыпь, разрывается в болоте. Из камышей выпрыгивает разъяренное огненное чудовище и тянет за собой ввысь, как черную гриву, болотную грязь.

Над болотными камышами вьется чайка. Ее крик как плач. «Чайка скиглить літаючи, мов за дітьми плаче». Думал я побывать на могиле Кобзаря, на Тарасовой горе, но туда уже не пройти.

В небе показываются «юнкерсы». Разворот над Тарасовой горой, и потом, повиснув над Днепром, той же длинной цепью идут бомбить мост. В кружке бинокля вздрагивающие, как поплавки, мачты кораблей, темнеют горбатые фермы моста, полоска Днепра. Все заволакивает дым.