Алим Кешоков - Долина белых ягнят

— Род Оришевых никто еще не обскакал. Мы своего не отдадим в чужие руки и на чужое не заримся, — говорил он жене. — Мы Данизу нарекли снохой, она будет нашей снохой.

— Все в руках аллаха, — отвечала богомольная и безропотная жена Батырбека, жившая одними сновидениями. Увидит во сне своего ненаглядного Айтека (видела она его почти каждую ночь) и, проснувшись, семенит к соседке — гадалке. — Лишь бы Айтек вернулся целым, — Она не тревожилась из-за Данизы — невест теперь хоть пруд пруди. Вернется сын — лучшую найдет. Но говорить об этом мужу не решалась.

Воинственно настроенный Батырбек отправился к Данизе. Девушки не было дома.

Мать Данизы ехидно усмехнулась:

— Не за сапеткой ли приехал? — Она была уверена, что Батырбек хочет забрать назад свои дары. — Во дворе она. Слава аллаху, еще не успели засыпать кукурузой.

«Неласково встречает. Значит, чувствует свою вину», — подумал Оришев и, не дожидаясь приглашения, взял табурет, сел посреди комнаты.

— Не за сапеткой я приехал. Пусть она стоит там, где стоит.

— Отрез дочь вернет сама.

— Я не крохобор. Не нужен мне и ситец. Своих подарков назад не беру. — Батырбек кипел от гнева, но старался сдерживаться. — Я приехал не за сапеткой. Я забираю твою дочь. Поняла? Нет на тебя надежды, ты ее не убережешь для жениха. А у меня она будет как за каменной горой.

Миму словно обухом по голове ударили: шутит он, что ли?

— Как это ты забираешь к себе мою дочь? Жениха-то ведь нет. Дай бог, чтобы он вернулся живым, но… Сам знаешь — похоронка на похоронкой идут… Я сама который месяц жду весточки от него, — она не называла мужа по имени: не полагалось.

— Все равно забору.

— Насовсем?

— Мой сын не на время сватался к ней. На всю жизнь!

— Он разве дома? — Мима сделала вид, будто не знает, где Айтек.

— Пока его нет. Пока, поняла? — Батырбек снял папаху, положил ее на колени, ладонью провел по лысеющей голове, покрывшейся испариной.

— Хочешь обидеть меня? Много ли мужества надо, чтобы обидеть беззащитную женщину?

— Ты меня обижаешь. Ты! Я отпишу твоему благоверному, пусть знает, как вы тут заигрываете с агрономом. Дескать, кто на войну ушел, тот назад не вернется. А те, что пылят в тылу, пусть времени даром не теряют — хватают то, что по праву принадлежит фронтовикам. Нет! Я за фронтовиков. Я клялся, когда провожал их на войну, что буду следить за каждой семьей, оберегать ее, чтобы их арба невзначай не опрокинулась…

— Чья же это арба опрокидывается?

— Будто не знаешь. Не твоя, конечно. — Батырбек повысил голос: — Моя арба накренилась, не подопри — уйдет под откос.

— Ты сначала разберись: где твоя арба, где не твоя. — Мима решила принять бой и не уступать. Она и раньше понимала, что схватки с Оришевым не миновать, пусть уж это произойдет сейчас. Да и лучше выпроводить гостя, пока не вернулась дочь, а то еще возьмет сторону Оришева. — Моя арба! И колеса на месте. Как хочу, так и поступлю.

У порога появилась Даниза.

— А уговор? Невеста-то наша!

— Была! — Мать Данизы воинственно подбоченилась. Трудно было сейчас узнать в ней вечно охающую, болезненную женщину. Увидев дочь, вернувшуюся домой так некстати, она испугалась и затараторила:

— Не ставил ты на ней своего фамильного тавра. Видит аллах, хотели мы породниться с тобой, но война решила иначе. Да приведет аллах твоего сына живым и здоровым к родному очагу, однако кто знает, сколько его придется ждать. А к Данизе посватался хороший человек. Не беда, что без руки: голова цела, и слава богу. Нынче с войны иначе не возвращаются: без ног, без глаз, без рук. Ты извини нас, Батырбек, извини и пойми. Я не одна прошу. Пятью устами просим. Кроме Данизы, у меня еще трое. Не лишай нас тепла и достатка…

Увидев названого свекра, Даниза не переступила порог, ушла за дом. По обычаю это означало уважение к старшему, признание его близким человеком. Батырбек почувствовал себя увереннее.

— Что ты просишь пятью устами, — понятно. — Он не повышал голоса, понимая, что каждое его слово и так доходит до слуха Данизы, притаившейся за углом. Пусть она поймет, как неправа ее мать, которая хочет запастись теплом за счет счастья дочери, отдавая ее за случайного человека. — Я беспокоюсь о твоей семье больше, чем о собственной. Кусок хлеба мне в горло не идет, если я знаю, что вы в нужде.

— Аллах вернет тебе твои благодеяния сторицей. Вернется наш отец, и мы в долгу не останемся. Но сейчас не взыщи. Не будет дочь ждать… — Услышанного оказалось достаточно, чтобы Даниза преодолела замешательство и решительно встала на пороге:

— Нет, мама, я буду ждать Айтека. Я поклялась и буду ждать.

— Слышала? — сорвался с места Батырбек, схватил девушку, обнял, прижал к себе. — Спасибо тебе, дочь. Ты отмыла мне лицо, родная. Я всегда знал, что ты достойная из достойных. Я твой слуга, остаток жизни посвящу тебе. Но здесь я тебя не оставлю. Поедем ко мне. Так надежней. Будем ждать вместе. Айтек не за горами, я знаю, где он. Мне Бахов говорил.

— От кого увозишь? От матери?

— От постылого жениха. Иначе не будет покоя ни ей, ни тебе, а мне уж тем более. Тебя тоже не оставлю. Дров надо — съезжу в лес, на мельницу — не поленюсь и на и на мельницу отправиться. И с поля вывезу вашу долю кукурузы.

— Захочет жених умыкнуть невесту, он ее и у тебя найдет. Не смеши людей, Батырбек. Ты немолодой человек. Видано ли, чтобы невесту привозили в дом, где нет жениха?

— Не видано — пусть видят.

Так и перевез Батырбек невесту в дом, а сам чуть ли не в батраки нанялся к матери Данизы. Делал все по хозяйству, хлев починил, сапетку для кукурузы на валуны поставил, чтоб мыши туда не пробрались. Съездит куда-нибудь — для нее прихватит щепотку соли, бутылку керосина; кусок мыла разделит пополам. Сначала женщина отказывалась от услуг свата, потом привыкла. Бывало, уйдет на птицеферму с ребятами на целую неделю, и спокойна: за домом присмотрят. Даже пастух по договоренности с Батырбеком вечерами сам загонял ее буренку в хлев, а утром забирал ее в стадо.

— Видит аллах, не дочь ты выдаешь замуж, а сама при живом муже мужа приобрела, — язвили любители почесать языками. Эти колкости не слишком досаждали матери Данизы, но причиняли боль жене Оришева, хотя она верила в добропорядочность своего мужа, за долгие годы ничем не омрачившего их супружескую жизнь.

Председатель фактически работал на два дома, но испытывал удовлетворение от сознания того, что таким образом сберегает счастье сына. Агроном, сватавшийся к Данизе, пытался воздействовать на Оришева через Чорова. Сельский Совет даже отправил письмо районному прокурору: так, мол, и так, — произвол, пережитки прошлого, объявился мелкопоместный феодал, распоряжается судьбами людей. Районный прокурор приезжал сам, расспрашивал сваху — не чинил ли Батырбек насилия над невестой?