Алим Кешоков - Долина белых ягнят

Однажды утром его под конвоем доставили в дом коменданта лагеря.

Переступив порог, он оказался перед тремя гитлеровцами. Старший по званию офицер гестапо сидел за сколоченным из теса столом и что-то разглядывал. При появлении пленного он поднял голову, испытующе глянул на вошедшего холодными светлыми глазами.

— Товарищ Чёроф?

Чоров с трудом выговорил:

— Да, я Чоров. — Он покосился вбок и похолодел, увидев врача в халате и набор блестящих хирургических инструментов в черном чемоданчике. Чемоданчик был раскрыт и стоил на табурете.

— Коммунист? — был следующий вопрос.

У Чорова язык словно прирос к небу, мороз пошел по коже. Дрожа, он пытался сообразить, как ответить. Знают, стало быть…

— Ви состояль член партии… — Гитлеровец встал, смерил Чорова с ног до головы презрительным, спокойным взглядом, взял в руки помятый лист бумаги и протянул его пленному. — Это наш?

— Да. — Чоров узнал свой размашистый почерк. Заявление с просьбой зачислить его в партизаны он отдал руководству. Это был только черновик, случайно забытый в кармане.

Гестаповец, оглядев стоявших у окна коллег, произнес целую тираду о близком конце социалистического режима, трагической судьбе всех коммунистов и на редкость счастливой для Чорова возможности остаться в живых, несмотря на бесспорную принадлежность к Коммунистической партии. Последнее удалось установить с помощью фуражки цвета хаки. Такие фуражки, как выяснилось, носили при Советской власти многие партийные работники…

— У вас есть одни неисполненный желаний. Наверное, виноват большевистский бюрократизм? Или, может быть, ви сам передумаль? — гестаповец играл с Чоровым, как кот с мышонком. — Что вас сейчас больше устраивать — смерть у партизан или работа для великого рейха? Хотите в лес, к товарищам? Мы не возражать…

— О чем вы? Я не понимаю.

В окно Чоров видел поезд с военным снаряжением. Он только что прибыл. Вокруг суетились железнодорожники, военные. Дальше поезд идти не мог: через реку Тоба моста не было.

У него онемели ноги. Знать бы, что такое случится, — вышел бы тогда вперед, встал рядом с этой мужественной женщиной. Все равно погибать, так хоть умер бы с честью, не трясся бы перед этими зверями. А теперь пытки, издевательства.

Внезапно заревела сирена воздушной тревоги.

— Нах цуфлухт! — взревел гестаповец и первым кинулся из комнаты.

Без перевода Чоров понял: надо бежать в убежище. В ясном небе послышался гул приближающихся бомбардировщиков. А где оно, бомбоубежище? Это был первый налет на железнодорожный узел. Видно, наши знают, когда надо бомбить, думал Чоров, устремляясь туда, куда побежали другие. Лучшее укрытие от бомб — мост через Тобу. Он хоть и поврежден, но под ним можно спрятаться. Все потому и бежали в сторону реки. Каждый понимал: взорвутся цистерны, вагоны, набитые снарядами, — разнесет все вокруг.

— Нах бараке! — Чоров узнал голос конвоира.

Тут же взорвалась первая бомба, потом вторая, третья. Он оглянулся. Конвоир уткнулся носом в землю. И тут Чоров припустил изо всей мочи. Сейчас или никогда. Какой-то малый, тоже из пленных, увязался было за ним, но его, кажется, кто-то перехватил по дороге. Чоров бежал, не оглядываясь. Добраться до реки, поплыть вниз по течению, выйти у леса, а там — ищи иголку в стоге сена. За спиной послышалась автоматная очередь, но он не остановился. Он был уже далеко, когда позади раздался невиданной мощи взрыв. Это наверняка взорвались вагоны со снарядами. Станцию заволокло клубами черного дыма.

С неделю Чоров плутал в лесу. Нашлась женщина, которая пригрела, подлечила, подкормила его. Набравшись сил, Чоров подался в горы. Он-то знал, где должны были быть партизаны, и вскоре оказался в отряде.

Многих подробностей Бахов, разумеется, не знал. Он располагал тем, что услышал от Каскула. Но движение событий в общем плане было понятно и ему, и собравшимся.

Доти слушал с напряженным вниманием. Он впервые присутствовал при разборе персонального дела. Да еще такого. Вспомнился ему трус, которого по решению трибунала у них в полку расстреляли перед строем… Слушая Бахова, Доти поражался, как за такое короткое время, за четыре месяца, гитлеровцы сумели не только разрушить промышленные предприятия, колхозы, совхозы, учебные заведения, но и исковеркать людские души… Поди разберись во всем этом. Дело невероятно трудное. Тяжко приходится Зулькарнею Кулову и его соратникам…

Все, что говорилось о Чорове до Бахова, поблекло перед рассказом о пребывании «райнача» в лагере. Никто уже не вспоминал про падеж коров, про сливочное масло, которое не одно в разных «качествах» возвращалось на базу торга, ни о молоке или яйцах — все это отошло на второй план. Зураб Куантов оказался чем-то вроде запевалы: он начал песню, а хор, подхватив, повел ее все дальше и дальше.

— Разрешите еще пару слов. — Талиб Сосмаков снова встал, чтобы напомнить, что был вместе с Чоровым в одном партизанском отряде. Его, видимо, обнадеживало то, что Кулов выглядел не слишком суровым.

— То, что Чоров совершил проступок, недостойный коммуниста, не требует дискуссий. И так все ясно. Но ведь он совершил и побег. Он пошел на серьезный риск, для него нужно было мужество. После побега из лагеря он прибыл в партизанский отряд и воевал вместе с нами, честно воевал. Ни малейших подозрений Чоров не внушал. Мы сейчас решаем судьбу коммуниста…

— Бывшего коммуниста, — прервал Сосмакова Доти Матович. — Он перестал быть коммунистом еще тогда…

— Но мы еще не проголосовали! — Сосмаков повысил голос, чувствуя, что приближается приступ астмы, стало труднее дышать. — Перед голосованием я хочу напомнить вам один эпизод…

— Короче!

— Короче не получится. А эпизод этот объясняет многое. Бахова в ту пору обуревала подозрительность. Это мы все чувствовали и видели…

— Я искал предателя!..

— Пусть будет так. — Сосмаков почти задыхался. Проклятая астма! Он помолчал, отхлебнул воды и продолжал: — Но как искал — вот об этом стоит вспомнить. Ночью, когда отряд спал, Бахов исчез, исчез незаметно даже для боевого охранения. Он взял с собой несколько бойцов, они сделали вид, что окружили отряд, стреляли, и тогда Бахов громко крикнул: «Вы пропали! Хенде хох!» Чоров лежал в этот момент рядом со мной. Он вскинул автомат, выстрелил, но в землю: узнав голос Бахова, я ударил его по руке. Почему я вспомнил об этом эпизоде? Надо, чтобы с Чоровым разобрались не формально. Если человек случайно попал к гитлеровцам, это еще не значит, что с ним надо поступать как с предателем. Кстати, поезд со зверинцем оказался у немцев, а «кукушка» с единственной платформой? «Кукушка» же сзади шла. Как она ухитрилась избежать участи поезда? Не могли ведь немцы пропустить «кукушку», а эшелон со зверинцем разгромить?..