Александр Коноплин - Поединок над Пухотью

Всплыл он тут же и широко раскрыл глаза — так легче одолеть сон. Хозяин лежал, укрывшись одеялом, за окном глухая ночь, на печке посапывали ребятишки. Их двое. Чтобы окончательно разгуляться, Стрекалов поднялся и посмотрел на них, откинув занавеску. Тот, что слезал к ведру, — старший. Он лежит с краю. Другого трудно рассмотреть среди кучи тряпья.

И вдруг Стрекалов заметил висящий возле двери на гвозде полушубок с белой нарукавной повязкой, а возле порога — новые сапоги с еще не смятыми голенищами.

— Так вот ты какой, хозяин! Вот почему уцелел твой хутор!

Он поднял автомат, но благоразумие взяло верх. Вдоволь побродив по глубоким тылам, он больше других знал, что русские люди немцам служат по-разному. Одни с усердием, другие делают вид, что служат. На стене висела немецкая винтовка. Сержант снял ее, но ржавый затвор не хотел открываться. Чтобы не заснуть снова, Стрекалов вышел во двор, оттуда — на улицу. Ночь еще висела над хутором тяжелым свинцовым пологом. В той стороне, откуда пришел Сашка, край неба как будто начал светлеть. Но, может, это только кажется? Сержант отошел подальше от избы и глянул поверх крыши. Край неба в самом деле начал светлеть, поднялся ветер, по-утреннему закаркали вороны.

Посторонний шум привлек его внимание. Сержант выглянул из-за сарая. По шоссе мчались мотоциклисты, изредка высвечивая фарами опасные участки дороги. Поравнявшись с хутором, они остановились; луч прожектора скользнул по темным окнам, стожку сена.

Раздалась короткая команда. Стрекалов кинулся к воротам двора, но они оказались запертыми изнутри. Кто-то там, в темноте, еще возился с тяжелым засовом.

— Вот попалась птичка, стой! — невесело усмехнулся Сашка.

Немцы приближались. Их было девять. Сержант вжался в узкий угол между крыльцом и двором. Над его головой далеко выдавалась вперед соломенная кровля. Подняв голову, Сашка заметил широкий лаз. Скорей всего хозяин начал ремонтировать двор и не закончил. Подтянувшись на руках, сержант забрался на сеновал и побежал, путаясь в сене, в дальний его угол. Неожиданно ноги его потеряли опору. Беспомощно взмахнув руками, он покатился куда-то вниз. Затрещали деревянные жерди, замычала испуганная корова, и Сашка оказался в коровьих яслях, а сползшее сено накрыло его с головой.

Вскоре дверь со стуком распахнулась и люди, грохоча сапогами, вышли из дома. Минут через двадцать они уехали — был слышен шум отъезжающих мотоциклов. Сашка вылез из яслей, пошел в избу.

Хозяин встретил его с винтовкой в руках.

— Не подходи!

— Хватит, поиграли, — сказал сержант, — пора расплачиваться.

— Не подходи, убью! — в отчаянии крикнул полицейский.

— Не пугай. Мы пуганые, — сказал спокойно Сашка. Он взял ковш, напился из кадушки воды, немного посидел на лавке, отдыхая после страшного напряжения, поднялся. — Пойдем, хозяин, не здесь же мне с тобой… — Он покосился на сбившихся в угол маленькую женщину и ребятишек.

Полицейский все еще стоял в угрожающей позе, но во взгляде его стыл ужас. Когда Сашка шевельнул автоматом, он вздрогнул, согнулся, руки его разжались, и винтовка грохнулась на пол.

— Так-то лучше, — сказал Сашка, — пошли!

Но маленькая женщина бросилась вперед, оттолкнула ребятишек и упала перед Сашкой на колени.

— Обожди, солдатик, не губи понапрасну, послушай, что скажу. Заставили его! Пригрозили, что нас всех изничтожат…

— Встань, Степанида, — сказал негромко муж, — на все воля божья. Детей береги…

— Не губи, солдати-и-ик! — пронзительно закричала женщина. — Сокрыл ведь он тебя, не выдал! Сеном прикрыл, когда ты в ясли упал. А что в дом не пустил— так ведь и тебя, и нас бы вместе с тобой порешили изверги-и-и!

— Ну, будя! — крикнул мужик. — Не трави душу, служивый, веди!

Стараясь не глядеть на лежащую посреди пола женщину, сержант повел полицая в сарай, потом передумал, решил вести за большак в лес… Однако не успели они пройти и половину пути, как сзади раздался крик, от которого у Сашки защемило сердце:

— Ваня-а-а! Кормилец наш!

В одном легком платье, босая и простоволосая, она бежала по снегу, расставив руки. Сзади, тоже босые, хныча и высоко поднимая ножонки от холода, спешили ребятишки.

— Ну, чего стал? — глухо, как в самоварную трубу, произнес полицейский. — Али тебе одной моей души мало?

Женщина была уже совсем близко. Сашка выругался.

— Воюй тут с вами… — И вдруг замахнулся на полицая прикладом. — А ну, катись вместе со своим выводком!

Оторопело моргая, мужик попятился от Сашки, запнулся за корягу и упал на спину. И еще долго не вставал, молча глядел в спину удаляющегося человека. Позади него в снегу билась в рыданиях маленькая женщина.

В расположение 216-го стрелкового полка майор Розин приехал в первом часу ночи. Пока он собирал рассыпанные повсюду патроны, искал свою планшетку и вылезал из машины, шофер успел проверить все четыре ската, ковырнуть пальцем заднее стекло, простреленное пулей, сосчитать пробоины и осмотреть мотор.

— Легко отделались, товарищ майор! — Он с треском захлопнул капот. Начальник разведки усмехнулся.

— Давно на фронте?

— Я-то? — Шофер озабоченно тер ветошью лобовое стекло. — С октября.

— А до этого?

— До этого? — Манера переспрашивать, по мнению майора, была свойственна людям осторожным и криводушным. Они нарочно тянут время, обдумывая даже самый пустяковый ответ. — До этого я генерала возил, — ответил наконец шофер.

— Какого генерала?

— Генерал-майора Дудина.

— Не знаю такого. Какой дивизии?

— Сорок девятой.

— Где она базировалась?

— Где стояла, спрашиваете?

— Ну да.

— Северо-восточнее Москвы. Более точного места указать не могу, так как у нас насчет военной тайны было строго, товарищ майор…

Розин прошел мимо откозырявшего ему часового в штабной блиндаж, ответил на приветствие щеголеватого старшего лейтенанта — оперативного дежурного, велел позвать санинструктора. Видя нарочито встревоженное лицо дежурного, его сдвинутые к переносице брови, коротко пояснил:

— Царапина.

— Я вызову врача, — сказал старший лейтенант.

— Я же ясно сказал: санинструктора! И, если можно, дайте крепкого чая.

— Можно с лимоном?

— Давайте с лимоном, только поскорее.

Чай ему подал через минуту ординарец полковника Бородина Завалюхин, которого из уважения к его возрасту все звали по имени и отчеству.

— А что, Федот Спиридонович, спит твой полковник или бодрствует? — спросил Розин, принимая из рук солдата большую фарфоровую кружку.

— Еще не ложились, — ответил Завалюхин, — как вернулись в двенадцатом часу, так от стола ни на шаг.

Розин отхлебнул крепкого напитка, сильно разбавленного коньяком, благодарно кивнул, Завалюхин просиял, наклонился поближе, так как был очень высокого роста.