Александр Коноплин - Поединок над Пухотью

— Илюха — ученый, — замечал Сашка, — восьмой закончил.

— Толку-то, — вздыхала Валя. — Мать пишет, по математике еле-еле на тройку вытянул, по физике только из уважения к родителям «два» не вляпали. Мишка, тот да, башковитый. И красивше Мишка-то. Настоящий мужик будет.

Потом она уходила, а первый расчет продолжал работу.

— Конец-то будет когда? — как-то не выдержал Богданов.

Уткин ответил раздумчиво:

— Должон быть. У всякого дела свой конец имеется.

Работа их закончилась неожиданно. Стрекалов как раз сооружал одну из ниш и видел, как вдруг подобрался Батюк, поправил ремень, откинул назад полевую сумку и, сильно вывернув ладонь, рапортовал кому-то неестественно громким голосом. Стрекалов оставил лопату и глянул вдоль траншеи. Вот сейчас начальство все увидит, поймет и тогда…

Но «тогда» произошло раньше, чем он думал. Старшина, отдававший рапорт, и командир артдивизиона капитан Лохматов, принимавший его, еще стояли друг против друга, когда невдалеке, за бруствером, охнула земля, взметнулась в небо огненным смерчем, посыпалась на головы людей, колкая, жалящая, пахнущая толом. Все пригнули головы, только Батюк и Лохматов продолжали стоять, соревнуясь в выдержке. Старшина уже не докладывал, но все еще держал сильно выгнутую ладонь у виска — привычка довоенного времени.

За первым снарядом последовал второй, пятый, десятый. Побросав лопаты, бойцы занимали свои места. Капитан спустился в блиндаж, сел за стол, полчаса назад законченный Моисеевым, — гладкий, белый, липкий от смолы, — провел по нему ладонью, понюхал ее и сказал, стараясь перекричать грохот обстрела:

— Успел-таки Батюк!

Старшина не расслышал, капитан махнул рукой.

— Всем в укрытие! Усилить наблюдение за противником! Движение по траншеям прекратить! — Он снова провел ладонью по столу, поднял глаза вверх.

Дрогнула земля, посыпались со стен камешки, ватой заложило уши, запершило в горле от пыли. В щель между бревнами наката струйками потек песок. Это была та самая щель, которую Стрекалов поленился заделать…

— Молодцы, ребята, — сказал капитан.

— Уляжется, — скромно кивнул старшина, — цэ ж нэ зараз…

— Все равно молодцы, — повторил капитан.

— Колы б тильки не прямое попадание… — вздохнул Батюк. — А так ничого, нэ дуже погано зробылы.

— Выдержит и прямое, — уверенно сказал капитан, — я свой КП сюда перенесу. Шустиков, быстро провод!

А Стрекалов все смотрел на проклятую щель в потолке, откуда, то затихая, то усиливаясь, текла тонкая песчаная струйка.

Потом неожиданно наступила тишина. Лохматов снял шапку, надел каску, затянул ремешок, взглянул на часы.

— Приготовиться к отражению атаки противника! — скомандовал Лохматов, уходя. — Дьяволы! Дали бы еще полчаса…

Стрекалов кинулся на батарею. Расчет готовился к бою. Нескладный, толстый Осокин, с мелкими капельками пота на лбу, глядел прямо перед собой, у Васьки Кашина больше обычного отвисла нижняя губа.

— Бат-тар-рея, к бою! — почему-то тенором прокричал Гречин.

— Огневой взвод к бою готов! — поспешно доложил Гончаров.

— Где они, где? Стрекалов, ты их видишь? — наперебой спрашивали бойцы.

— Да идите вы!.. — Никакой «цели» он не видел.

Потом налетели Илы и принялись с бреющего полета расстреливать что-то далеко впереди, в так и не успевшей рассеяться ледяной сероватой мгле. Вскоре повалил густой снег, Илы улетели, но и немцы, как видно, отошли. Первая батарея одна успела сделать по ним несколько залпов, на что старшина Батюк укоризненно заметил:

— У билый свит, як у копеечку…

— Надо же людям принять боевое крещение! — веско возразил лейтенант Гончаров, румяный от волнения. — А то, пожалуй, так за всю войну пороху и не понюхают.

— Щэ досыть нанюхаються… — сказал Батюк и ушел к себе в каптерку.

Минут через десять на батарею верхом на лошадях прискакали командир дивизиона капитан Лохматов и его замполит старший лейтенант Грищенко. Ходили, осматривали огневую, о чем-то негромко говорили меж собой. Уезжая, приказали переменить позицию — выдвинуть батарею вперед и вправо до лесной опушки.

— Сидеть бы тебе, Гречин, — сказал Лохматов, — не подавая голоса, а ты вон какой концерт закатил! А они ведь как раз и шли наш концерт послушать. Только не знали, сколько тут инструментов: четыре, восемь или все двенадцать? — Он опять помолчал немного. — В общем, подвел ты нас, Гречин. От усердия подвел. Перестарался.

— Виноват, товарищ капитан, — сказал Гречин, — в другой раз буду ждать приказания.

— Опять не угадал, — сказал Лохматов, — самому надо думать! Самому и решать. Тут у нас и такое может быть…

Он дал шпоры коню. За ним, смешно подпрыгивая в седле, торопился Грищенко.

ТЕЛЕФОНОГРАММА

«Начальнику политотдела 201-й с. д, подполковнику Павлову

28.11.43

По имеющимся у нас сведениям, количество немецких солдат, добровольно складывающих оружие и переходящих на нашу сторону, за последнее время резко сократилось. Предлагаю усилить агитационно-пропагандистскую работу с окруженной группировкой путем радио-передач, разбрасывания листовок и фотографий. Организуйте выступления по радио (через громкоговорители) добровольно перешедших к нам ранее солдат и офицеров тех частей, которые находятся в данном районе. Для разбрасывания листовок направляем в ваше распоряжение самолет У-2 — бортовой номер 283 — с летчиком лейтенантом Демидовым. Этим же рейсом пересылаем первую партию отпечатанных листовок в количестве 100000 (ста тыс.) и бланков пропусков в количестве 50000 (пятидесяти тыс.) штук. Используйте все это немедленно. О результатах докладывайте лично мне.

Начальник политотдела армии полковник Горобченко».

Сашка стоял на посту возле начатого днем орудийного ровика. Получасом раньше мимо Сашки прошел лейтенант Гончаров, молодой, здоровый, переполненный счастьем.

Немного погодя появилась Валя. Увидев часового, она смутилась, поправила ушанку и, подойдя к Стрекалову, робко дотронулась до его плеча.

— Ты, Сань, уж никому не говори, ладно? А то ведь сам знаешь, как у нас…

— Знаю, — сказал Сашка.

— Только бы посмеяться…

— Да беги, чего там!

Возле опушки они встретились. Больше Стрекалов ничего не видел. Зная, что впереди лейтенант, он отошел к орудию и, прислонившись к его щитку, долго стоял там, отворачиваясь от ветра, не слыша ничего, кроме его унылого подвывания в голых ветвях кустарника.

Потом он вернулся на прежнее место, полагая, что влюбленным пора возвращаться. Но лейтенанта Гончарова и Вали не было. А по узкому ходу сообщения бежали комбат и сержант Уткин.

— Кто кричал? Я спрашиваю, кто кричал? — Командир батареи смотрел в сторону прибрежной рощи. — Часовой, ты слышал крик?