Михаил Стельмах - Большая родня

— Думал — не найду тебя? Не знаю, что ты делаешь? Садись, поешь немного. За работой муж даже пообедать не имеет времени. Горе мне с такими работниками.

Григорий обрадовался в душе, что Софья, не раз умевшая обжечь едким и насмешливым словом, так верно оценила его работу, не упрекнула за обман.

— Вот молодчина. Так есть захотел, — похвалил жену, хотя обедать еще совсем не хотелось.

Выбрали удобное место на бережку. Софья расстелила полотняный половик и удобнее умостилась на земле.

— Екатерина с каждым днем все больше становится похожей на тебя. Выкапанный отец, — тихо говорила за обедом, припоминая все черты своей дочери.

— А язычок твой, — засмеялся и отклонился, когда Софья замахнулась ложкой на него.

— Григорий, тяжело коров учить?

— Нет. Ко всему подход нужен, — уже весело рассказывал. — К скотине надо иметь добрый глаз и руки. От другого корова за три гона [90] Гон — полоса поля, обрабатываемая машиной, орудием в один захват (загон). бежит. А я ее сначала так ласково по имени назову, поглажу, поговорю. Смотри — она ко мне шею вытягивает, а дальше одежину — лизь, руку — лизь. Познакомились, значит, хорошо, близко. Ну так, как после поцелуя.

— Сравнил, — засмеялась Софья.

— Далее даю корове ярмо понюхать. А потом: «Шею, шею, маня». Она и кладет шею в ярмо. Правда, сначала так грустно-грустно, как человек, посмотрит на тебя. Успокоишь ее, шею почешешь… Я заметил, что скотина любит по своему следу ходить. На следующий день уже в телегу-порожняк запрягаю. Коровы землю нюхают, боязно им, ступают несмело, с опаской. Вот я их вывожу на вчерашний след. Почувствует животное свой дух — и повеселеет, смело идет. Потом веди их куда хочешь — не боятся.

— Вон где они воркуют! — послышался голос Степана Кушнира.

— Просим обедать, — встала Софья с земли.

— Не хочу. А есть что к обеду?

— Найдется.

— Тогда помогу вам. А то за целый день так набегаюсь, что некогда на обед пойти, — присел Кушнир. — Григорий, хотим тебя послать на агротехнические курсы. Поедешь?

— С радостью, — без какой-либо нерешительности ответил Григорий, и лицо Софьи сразу же помрачнело.

— А надолго те курсы? — спросила, отводя глаза от Григория.

— На шесть месяцев. Подучится ходить возле земли! Это большое дело! — поучительно промолвил Кушнир, исправно орудуя ложкой. — На агрономическую линию надо нам становиться.

— Это правда, — согласился Григорий. — Когда, как не теперь, учиться человеку. Прочитал я про Мичурина, и так захотелось по-настоящему приложить руки к земле, по-ученому ходить возле нее… Не хмурься, Софья, будут бабские курсы — и тебя из дому выгоню…

Те годы, что навек отшумели весенними ливнями, воробьиными ночами, осенними туманами и голубыми вьюгами, вплотную подошли к Дмитрию. Даже казалось: то не ветер оживает во тьме, а приближается от далеких берегов та жизнь, что только воспоминаниями будет беспокоить, будет радовать тебя, уйдет в даль и снова возвратится, все больше прикрываясь и не затеняясь, как предвечернее урожайное поле.

Не просто были прожиты последние годы. Были в них скорбь и радость, ошибки и неусыпные поиски, цвет и плод, и каждый год был обсеян дорогими воспоминаниями, как нива зерном. Плохое быстрее забывалось, чем хорошее, на нем меньше останавливалась мысль. А хорошее вытекало цветисто и полно. Дмитрий не доверялся унылым песням, вычеркивающим прожитые годы. Ведь каждый из них расширял его жизни, радовал своим теплом и светом, обогащал новым опытом. И свой труд, вдумчивый, кровный, он, Дмитрий, не напрасно вкладывал в черную землю. Пусть радость сделанного, пережитого жила пока лишь в его сердце, но с нею, этой крепкой, полной радостью, было хорошо, как счастливой матери со своим ребенком…

— Папа, это вы?

Недалеко от двора бросилась навстречу ему Ольга.

— Нет, не я, — любовно подхватил дочь на руки, умостил на плечо и широкими шагами, почти бегом, поспешил во двор.

— Папа, чего вы так долго на поле были? Мы ждали вас, ждали.

— Надо было досеять ячмень.

— Папа, а почему звезды идут за нами?

— Почему звезды идут за нами? — призадумался. — Не знаю.

— Э? — недоверчиво переспросила. — Вы такие большие, вы должны все знать. Почему?

— Потому что у них ноги есть.

— Нет, нет, нет! Вы обманываете, папа! — запрыгала на плече.

— Обманываю? Ну, так сейчас же слезай на землю.

— А я не слезу! — еще крепче обхватила голову отца обеими руками. — Андрей говорит, что звезды больше, чем наша земля. Правда, обманывает? Они маленькие, маленькие, как маковинки.

— Обманывает. Ничего в мире нет большего и лучшего, чем наша земля.

— Я же говорила Андрею, что он лгунишка. А он еще и сердится, говорит: ничего я не понимаю. Почему, отец, маленьких все обманывают?

— Кто же тебя еще обманывает?

— И вы, и мама. Мама принесли хлеб и говорят, что он от зайца. А вы говорите, что звезды имеют ноги. Еще скажете, что они в ботинки обуваются.

— И в кого ты удалась, такая болтунья? — любовно поцеловал дочь и, пригибаясь, вошел в хату.

— И совсем я не болтунья, — оскорбилась и надула красные упругие губки. — А что же, мне быть такой хмурой, как Андрей?

— Разве так можно говорить про своего брата? — накричал на Ольгу. И неприятно стало, что в самом деле Андрей может вырасти таким хмурым, молчаливым, как и он, Дмитрий. — «А это нехорошо: между людьми и слова не скажет. Теперь надо приучать, чтобы не дичился».

— Припозднился же ты, муж, — метнулась Югина ставить ужин на стол.

Из другой хаты вошел Андрей, молча подошел к отцу.

— Садитесь, Андрей, ужинать, — посадил сына возле себя.

— Я уже, — коротко ответил, и Дмитрий пристально посмотрел на своего ребенка. «Этот лишнего слова не скажет».

— Дмитрий, завтра за тобой подвода заедет? — Югина села возле Андрея.

— Заедет. Чуть свет.

— Мне надо на свеклу завезти удобрения и клетку с курами.

— Удобрение возьму. А кур пусть тебе кто-то другой везет.

— Почему?

— Что же ты хочешь, чтобы я стал куриным отцом?

— Какой ты чудной, Дмитрий. Все же теперь вывозят кур на поле.

— А я не буду с ними возиться. Это ваше, бабское, дело. Подъедет подвода — езжай со своими птицами, а я и пешком на поле пойду.

— Хорошо. Я и самая отвезу. Придется вам, товарищ бригадир, уступить свое место курам, — лукаво глянула на Дмитрия.

— Не столько курам, как куриной матери. Как твоя свекла? Ячмень подсевали?

— Уже местами и взошел. На днях будем вслепую мотыжить.

— Агрономша, — прищурился и вышел из-за стола.

— Насмеялся сак над вершей… Самого тебя за глаза агрономом называют.

— Папа, ложитесь с нами и расскажите какую-нибудь сказку, — позвала отца неугомонная Ольга.