Михаил Стельмах - Большая родня

На улице шумел и шумел дождь. Дрожали оконные стекла, то и дело наливаясь мертвенно-синеватым сиянием, и тогда в небе, словно расшатанные горы, громоздились тучи. Дмитрий, кривясь, подошел к шкафу с книгами. Развернул красный переплет одной книги без названия. Это был дневник Ивана Тимофеевича. Любопытство взяло верх над нерешительностью.

«Если здесь что-то личное — не стану читать», — успокоил себя. С удивлением прочитал первую страницу. Грубоватая вязь четкого письма заговорила к нему живым голосом. Незаметно начал стихать гул ветра и тупое бормотание тяжелых бусин дождя. Наплывали, пленяли другие картины.

« 27 января .

Собрание было горячим, задиристым, веселым. Для меня, как члена партии, двойная приятность: вижу густые краснобокие плоды массово-политической работы, ощущаю любовь и стремление овладеть передовой социалистической агрокультурой. Собрание немного пощипало Кушнира. Он еще вечером был очень доволен своим планом: в три дня закрыть весеннюю влагу на всей площади зяби.

— Здорово? — радуясь, спрашивал у меня и Шевчика. — Все сам подсчитал. Как Нестор-летописец, всю ночь с карандашом просидел.

— А может новоявленный Нестор-летописец чего-то не учел? Может еще раз проверим? — спрашиваю его.

— Не надо, не надо! Боюсь только, чтобы на собрании не провалили… Где это видано — в три дня закрыть четыреста пятьдесят гектаров!

Опасение Кушнира оправдалось: его план таки провалили. Бригадиры, звеньевые и рядовые колхозники доказали, что зябь можно закрыть в… два дня.

— Здорово? — спрашиваю Кушнира после собрания.

— Здорово! Наверное, ты мне свинью подложил? — и смеется. — Намылили мне шею. И за дело намылили! Дабы не был таким хитрым. Пошли, Иван Тимофеевич, в баню.

— Мило с шеи смывать?

— Нет, старые представления. Пар и вода помогают. Всегда у меня голова после бани свежая, как яблоко. Пошли?

— Пошли. Только уж не обижайся: до утра буду двумя вениками выколачивать твою самоуверенность.

1 февраля.

Сегодня с совещания передовиков садоводства возвратилась Марта Сафроновна. Она объездила весь Киев, побывала в лучших колхозах пригородной полосы.

— Что, Марта Сафроновна, скажете о нашей столице?

— Прекрасная, радушная она, как белый сад.

— Земля плодородная возле Киева?

— Нет. Князь Владимир не был земледельцем — на песчаном грунте осел, — смеется молодая женщина. — Но теперь и песок родит.

— Совещание на пользу пошло?

— О, да! Очень меня взволновало, что киевляне на горючем песке виноград выводят.

— Прибугские пески хуже приднепровских?

— Будет расти и на них виноград.

— Пусть растет. И виноград и виноградари!

6 февраля.

Дмитрий таки молодец. Вернулся из больницы и уже, как журавль, вышагивает по полям. На его массивах больше всего снега.

— Он обкрадывает нас! Прямо начисто сметает снега со всего приволья, — негодует бригадир пятой бригады.

— Не сметаю, а приглашаю в гости.

— Энергичный человек. Зерно еще раз проверил и довел до высочайшей посевной кондиции. А говорить его я заставлю-таки, пока сам не узнает вкус и силу веского слова. Начну с простого: попрошу на агрокружке рассказать, как лучше всего задерживать снег. В этом деле он разбирается. Даже направление метели, ветра учитывает.

В бригадах и звеньях надо серьезно поговорить об учете всех возможностей повышения урожая. А то часто случается, что мы беремся за одно-два кольца, а про другие забываем. Из-за этого не все свои золотые жилы и прожилки раскрывает нам земля.

8 февраля .

Возле радиоприемника слушали со Свиридом Яковлевичем пьесу Шекспира. А в ней такие строки:

— Крепкие слова, но устаревшие, — промолвил Свирид Яковлевич. — У нас с настоящей песни начинается все лучше в жизни.

Припомнил гражданскую войну, когда мы с „Интернационалом“ шли в бой. Да, с песней начинается все лучше на свете…

С новым волнением мы слушали сегодня Красную площадь и „Интернационал“».

Во дворе послышался топот шагов. Скоро Иван Тимофеевич, мокрый, как хлющ, размашисто вошел в дом. На полу сразу запестрели гнезда следов. Дмитрий неохотно оторвался от дневника.

— Марийка, у тебя найдется какая-то перемена? Вымок, как черт.

— Еще бы не вымокнуть. Шатается где-то до полуночи. Нет того, чтобы вовремя прийти. Снова на совещании сидел? — по привычке заговорила будто с осуждением.

— Не на совещании, а в тележной мастерской.

— До сих пор в тележной мастерской? Что-то новое придумывали?

— Грабки делали. Ливень прибавил косарям работы.

— Ты бы и мне серп наточил, а то уж порыжел от ржавчины.

— Может вязать пойдешь?

— Эге, так и пойду. Я еще копу на такой озими играючи нажну, а молодежь разве так умеет серпом орудовать? Ей за машинами и учиться не было на чем. Ну, переодевайся уже.

Иван Тимофеевич просветлел, увидев Дмитрия.

— Вот о ком Иван Васильевич вспоминал! Ну-ка, показывайся на свет. Слышал, слышал, какой твоя бригада перезвон подняла. Правильно делаешь, Дмитрий.

— Что Иван Васильевич говорил обо мне? — подошел ближе к тесту.

— Звонил, чтобы полегший хлеб мы косили грабками с одним железным зубом, а то четырехзубцы помятый стебель не возьмут.

— И здесь уследил, — промолвил с уважением.

— Уследил… Вспомнил, как ты ему когда-то со смаком о косовице рассказывал. Это в Кадибке было — клевер ты косил там. Надеется, что будешь лучшим косарем.

— По всему колхозу?

— Нет.

— По району? — удивился Дмитрий.

— По области.

— Ого!

— Испугался?

— Да нет, — призадумался, проникаясь теплой дрожью. — Но подумать здесь есть над чем.

— Размышляй, я пока переоденусь. Или тебе надо будет думать до конца жатвы?

— Ну вечно ты нападаешь. Чем-нибудь, а ковырнешь! — вступилась за зятя Марийка.

— Хе. Больше не буду, — Иван Тимофеевич шутливо отступил назад, а Дмитрий улыбнулся.

— Отец, мне косы надо изготовить.

— Вот тебе и бригадир! — удивился Бондарь. — С чем ты думал завтра выйти в поле? С начальствующей почтительностью?

— Со старыми грабками… Вкусу еще не разобрал. А теперь надо над новыми подумать — по моей силе. Так — метра на три с половиной. Чтобы покос был, как покос!

— Пошли в мастерскую! — засмеялся Бондарь.

— Ты бы хоть переоделся, старый! — набросилась на него Марийка. — Вечно ему некогда.

— Да чего ты кричишь? Все равно снова промокну насквозь. Еще вслед за нами побеги… Ну, Дмитрий, смастерим вместе такие грабки, чтобы все удивились, — уже в сенях загремел голос Ивана Тимофеевича.

— Иван, Дмитрий, перекусите немного горячего.

— Позже, старая… А ливень стихает. Туч меньше стало. Ну, увидим, что из нашего дела выйдет. Косы сделаем, как скрипку.