Михаил Стельмах - Большая родня

Лицо у Крупяка вытянулось, побледнело, оберлейтенант невольно сдвинул плечами, а обергруппенфюрер горделиво улыбнулся.

— Нам бактериология доказывает, что есть такой живой вирус — бактериофаг, он антагонист микробов — уничтожает их. Пусть таким противопартизанским вирусом в вашем крайсе будет полиция господина Крупяка. Пусть она, назвавшись партизанами, идет по селам, забирает что ей захочется, сколько захочется, как захочется, то есть сопровождает это эффективными мерами: кровь не должна останавливать — она воспитывает сильные сердца. Так мы отсеем население от партизан.

— О, колоссаль! — восторженно и изумленно воскликнул оберлейтенант.

Холеное лицо Фишера самодовольно расширяется.

— Продумайте план операции. Вам, господин Крупяк, надо подобрать надежных, самых надежных исполнителей. Нам лучше карательной экспедиции может помочь живой вирус господина Крупяка.

— Господина обергруппенфюрера, — почтительно поправил военный комендант, вызывая одобрительные и угодливые улыбки на лицах присутствующих.

В аккуратненькой, заставленной снопиками злаков и трав каморке Сергей Олексиенко учит своего младшего брата подрывному делу. На полу лежит самодельный сундучок с толом, из просверленного глазка поплавком торчит взрыватель. В уголке каморки недовольно булькает самогонный куб — ребята замаскировались по всем правилам.

— Сергей, значит, можно сюда и капсюль-детонатор из гранаты вставить? — еще раз переспрашивает задиристый Славко, помощник секретаря подпольной комсомольской организации по диверсионной работе. — Это дело мы раздобудем.

— Где? — недоверчиво смотрит Сергей на брата.

— У немцев, где же еще? — Славко говорит так, будто журит брата за недогадливость.

— База подходящая, — соглашается Сергей. — Когда план созреет, посоветуетесь со мной. Чтобы мне без всяких детских игрушек.

— А я… Сергей, мы хотим прежде всего один мосточек взорвать.

— Какой мосточек? — хмурится Сергей. «Сказано, дети, на игрушки тол растранжирят».

— Ну, не мосточек, а мостик, — Славко косо посматривает на брата, смешливо подбирая полные губы.

— Наверно, выбрали такой мостик, что его корова копытами раздвинет, — сердится Сергей, а сам думает, как бы взорвать железнодорожный мост над Бугом.

— Навряд, — вздыхает Славко. — Ты всегда нападаешь на меня.

— Так есть же за что. О каком вы думали мосточке? — нажимает на последнее слово.

— О каком… о железнодорожном над рекой… — уже смеется Славко.

— О железнодорожном? А брата за нос водил? — Сергей сгребает Славка в охапку и пятерней гладит по вихру, как гладит отец — против шерсти.

— Сергей, да хватит, а то мои кудри в самогон полетят, — брыкается парень, вырываясь из объятий брата.

За двором тишина раскалывается женским криком, вперемежку отозвалось несколько выстрелов. В каморке по-комариному печально зазвенели оконные стекла. Славко мигом прячет мину под пол, а Сергей выскакивает во двор.

На небе жиденькие, еще не раскустившиеся всходы звезд, на улице непонятная суета, ругательство, причитание. Выставив руки вперед, будто боясь упасть, возле ворот пробегает женщина.

— Тетка Степанида, тетка Степанида, подождите. Что происходит?

Женщина вздрогнула, пришла в себя, припала к воротам.

— Вроде мир перевернулся, Сергей: партизаны, защитники наши, убивают и грабят нас.

— Как?! — отвис подбородок у парня. У Сергея сейчас такое ощущение, будто ему нижнюю часть лица зажали в подкову.

— Ой, не знаю как, — заголосила женщина. — Сундуки вверх дном переворачивают, скот выгоняют, к молодым женщинам пристают. Максим Новиченко и скажи им: «Не партизаны вы, а разбойники с большой дороги, не такие наши партизаны». Так его с двух сторон навылет прострелили и за волосы выволокли на улицу. Лежит человек, как сноп.

— Правду он сказал: это не партизаны! — Сергей осторожно крадется огородами к охваченным воплями и ужасом зданиям.

Последние сомнения развеяны. Еще забегает во двор, наклоняется над кудрявой головой брата:

— Славко, надо так сделать, чтобы господа полицаи водку увидели.

— Увидят, Сергей.

— И следите за ними. Первого дозорного выставьте у пруда.

— За любым шагом бандитов будем следить, — зло сжимаются губы. — Вот бы нам оружие. Мы бы их сами в жмых раскрошили.

Сергей идет к партизанскому отряду, исчезает в гуще садов…

Только один раз выстрелила стража и, скошенная, упала на дороге у дома сельского исполкома. Внутри дома забухали, забарахтались спросонок, и два окна почти одновременно застрочили пунктирами трассирующих пуль. Расстрелянное стекло полетело и из других рам.

Виктор Сниженко ударил зажигательными по невидимому пулеметчику. Сразу же возле окна золотая рассыпь пуль без толку метнулась вверх и оборвалась. Партизаны тенями зашевелились на фоне белых стен.

В дом, раскалывая и освещая его, полетели гранаты. Брань, вскрики, мольба и огонь начали распирать просторное здание.

Бой стих так же быстро, как и начался.

На ступеньках, подняв растопыренные ужасом и просвеченные огнем руки, появилось несколько очумевших, обезоруженных полицаев.

А селом уже летели, передавались из уст в уста радостные слова:

— Настоящие партизаны пришли!

— На корню истребляют продажных людишек.

— Так им, паразитам, и надо.

— Только подумать: какую грязь хотели бросить на партизан.

— Товарищи, возле сельсовета митинг будет.

— Говорят, товарищ Новиков прибыл.

— Партия и теперь с народом.

— Надо спросить его, скоро ли наша Красная Армия придет.

Село, освещенное колышущимся сиянием пожара, собиралось на митинг.

Недремный и Сниженко простились с Новиковым и быстро пошагали с основными силами партизан к городу. Сегодня должен был осуществиться план Сниженко — план молниеносного нападения на тюрьму. Пойманные полицаи сказали пароли городских патрулей и тюремных караулов. Двух полицаев Сниженко прихватил с собой, проинструктировав, что им надо делать. Те, до полусмерти напуганные, согласились на все. Им даже дали винтовки, правда, без штыков и патронов.

Сниженко почти всю дорогу разговаривал с партизанами, подбадривал их, еще и еще объяснял каждому, как надо действовать возле тюрьмы во время всяких неожиданностей. Начальник штаба сегодня радовался и волновался больше обычного. Это было полбеды, что во время партизанского налета кто-то из врагов удирал, а теперь такое бегство подведет под виселицу всех заключенных… Да и что может быть отраднее, чем освобождение родных людей! И при одном упоминании об этом все сердце Виктора Ивановича наливалось непривычным трепетом. Даже однажды поймал себя на том, что как-то само собой прошепталось: «Дороги мои, незабываемые…»