Богдан Сушинский - Черные комиссары

Остальные десантники, – два капитана и старший лейтенант, – возлежавшие на каком-то огромном тюке, уложенном посреди кузова, снисходительно улыбнулись, а майор даже позволил себе покровительственно похлопать артиллериста по плечу.

– Значит, представится возможность, – с вежливой угрозой в голосе уведомил он, назвавшись перед этим Вороновым.

– Так, может, меня случайно к вашей десантной группе пристегнули? – с надеждой взглянул на него Гродов, представляя себе, в какую потеху может превратиться его первая попытка разобраться с парашютом.

– К подполковнику Бекетову зря не пристегивают, – с неприкрытой иронией «обнадежил» его майор, сидевший на бортовой лавке напротив Дмитрия. – По себе знаю, ведь из училища меня выпустили интендантом.

– Но Бекетов любит подсылать своих гонцов на всевозможные спортивные соревнования, – просветил Гродова рыжеволосый капитан со шрамом на лбу, дотягивавшемся до самого виска, – на одном из которых они и заметили, как будущий комбат десантников трехпудовой гирей крестится и мух отгоняет.

– И с тех пор, – завершил его рассказ майор, – вся жизнь моя: шашки наголо и – по тылам врага.

– Да ты по земле заранее не тоскуй, – успокоил его увенчанный шрамом капитан. – С парашютом разобраться поможем, из самолета выбросим. У нас это называется: «благословить пинком».

– Почему вдруг «пинком»? – окрысился Гродов.

Десантники переглянулись и все с той же, сугубо профессиональной, снисходительностью рассмеялись.

– В первый раз все почему-то долго и неохотно решаются: выбрасываться за борт или не стоит?

– Правда, некоторые вдруг становятся особо задумчивыми, – тут же заложил его комбат. – Капитан Рыкун по себе это знает.

– Не более задумчивым оказался, чем другие, – огрызнулся капитан.

– Справедливости ради следует сказать, – слегка заикаясь, заступился за него старший лейтенант, – что во время первого прыжка отчаянных парашютистов вообще выискивается мало. Поэтому всегда надежнее, когда рядом находится кто-то, кто по-дружески, а главное, вовремя даст тебе под зад.

– Достаточно, – угомонил их артиллерист, – тактика посвящения в десантники мне понятна. За советы по поводу обращения с парашютом и технике прыжков буду признателен. Однако решил обойтись без «благословенного пинка».

– Смотри, проследим, – пригрозил майор.

Тем временем машина уходила все дальше и дальше от залива, углубляясь в сосновый лес, где песчаные дюны перемежались с болотистыми низинами и небольшими озерами, вода в которых отливала какой-то странной для южанина чернотой.

Десантники все еще весело общались между собой, однако Дмитрий старался не вмешиваться в их разговор, а заинтригованно присматривался ко всему тому, что открывалось ему с борта машины. В какое-то мгновение капитан вдруг осознал, что уже чувствует себя десантником, заброшенным в тыл врага, на совершенно незнакомую территорию. Он старался запоминать дорогу, названия небольших сел, которые они проезжали, какие-то особые приметы местности. Конечно же, это было игрой воображения, но слишком уж азартно капитан береговой службы предавался ей.

– Вам уже приходилось бывать на том аэродроме, к которому нас везут? – спросил он майора.

– Никогда.

– Если я правильно понял, ваша парашютно-десантная часть подчинена флоту?

– Своего рода воздушная морская пехота. Высаживаться на островах и вблизи вражеских морских баз с целью захвата и диверсий; усиливать плацдармы, захваченные морской пехотой. Рассматриваются и кое-какие варианты абордажных боев. Так что ты, артиллерийский капитан береговой службы, подумай, в тех ли частях служишь, в которых способен. И способен ли служить там, где служим мы.

– Судя по всему, подполковник Бекетов задается тем же вопросом.

Агент Крамольников, очевидно, только потому и явился к бригадефюреру в естественном для себя мундире – поручика белой армии, что не хотел раздражать его каким-либо другим «маскарадным» одеянием. У него уже давно был чин обер-лейтенанта вермахта, но он принципиально отдавал предпочтение русскому мундиру – в этом просматривалась и дань ностальгии и своеобразный вызов германцам, которых недолюбливал еще больше, чем румын, не говоря уже о своих красных соплеменниках.

– Вы так и разгуливали по Одессе в своем белогвардейском мундире? – иронично осведомился барон вместо приветствия.

– Вообще-то, как и было условлено, в Сулину мой мундир привез денщик, который ждал там моего возвращения, – тоже с ухмылкой ответил поручик. – Однако мысль такая – ворваться в Одессу в мундире с аксельбантами – возникала, чего уж тут…

Худощавое, еще не подернутое тленом старения лицо его источало такое аристократическое благородство, каким вряд ли могли похвастаться представители самых высокородных европейских родов. Другое дело, что для рафинированного аристократа он был слишком плечист и широк в кости, слишком уж повевало от него грубой ломовой силой.

– Однако же пришлось врываться в мундире красного офицера?

– Разве красные знают, что такое мундир? То, в чем они щеголяют, тыловое позорище в обмотках. А вот то, что я люблю рисково играть и перевоплощаться, это факт.

– Слышал, вам помогает театральная богема, в которую вы стали вхожи благодаря своей матушке.

– Хозяйка явочной квартиры – давнишняя подруга моей матери, несостоявшаяся киноактриса, поклонница Веры Холодной, которая, в конечном итоге, стала талантливым театральным костюмером.

– Хотите сказать, что она не догадывается, кто вы?

– Единственное, в чем она не сомневается, так это в том, что коммунистов я ненавижу точно так же, как она.

– Но для нее ведь не было тайной, что вы служили у белых?

Обычно бригадефюрер мало интересовался подробностями выживания агентов во время их пребывания в России, но справедливо считал, что Крамольников – случай особый. Тем более что, интересуясь подробностями «непотопляемости» Лицедея, барон в то же время пытался еще раз проверить его на правдивость информации о себе. Вдруг появится какая-то несогласованность с теми данными, которыми он отбивался от натиска следователей СД и гестапо?

– Я служил там под именем и фамилией своего отчима, Петра Раздорова. Поэтому юный Петр Крамольников, около месяца трудившийся по заданию белой разведки санитаром в изрубленном затем «белобандитами» тыловом госпитале красных, – о чем имеется подлинный документ, заверенный главврачом за две минуты до его гибели, – перед советской властью ангельски «чист». Документы тридцатых годов у меня тоже настоящие: с реальными печатями и настоящими фотографиями.

– Факт, который порождает не только любопытство, но и подозрение, – мрачно прокомментировал барон.