Богдан Сушинский - Черные комиссары

– Часовыми – румын?! – азартно удивился Гродов. – А ну-ка, свяжи меня с Мищенко. – А как только связь была установлена и наушники взял мичман, – командным тоном произнес: – Первое: до часу ночи маскироваться хоть под лягушек, хоть под болотных змей, но ни в коем случае себя не выдать. Второе: пусть ночью старообрядцы Влас и Никифор каким-то образом попытаются установить контакт с часовыми – познакомятся, потрутся возле них, освоятся…

– А то и подменят на время хотя бы одного из них, – ответил мичман. – Я уже думал об этом. И даже дал им пистолет, который они постараются передать Солодову. У нас тут еще двое в румынской форме пребывает, но, жаль, языка почти совсем не знают, кроме нескольких фраз.

– Тоже запускай в дело, в обозники их, но только к полуночи. К этому времени вторая группа, резервная, уже будет на косе. Путь к себе хорошо пометили?

– Как договорились, шесты с ленточками. Думаю, ночь выдастся достаточно светлой.

Ночью объединенная разведгруппа, которую возглавил сам Гродов, ножами бесшумно сняла немецкий патруль, который рейдировал по дамбе, ведущей вдоль плавней. Пока пятеро десантников вырезали сонных обозников и нескольких румынских офицеров, предпочитавших спать в крытых повозках, капитан, набросив на себя немецкий френч и надев немецкую фуражку, направился к землянке, в которой содержали пленного «рыбака».

Одного часового снял он, другого – пленные старообрядцы, подступившиеся к землянке с кувшином трофейного вина. На этом бесшумный рейд завершился: кто-то закричал, поднялась тревога и, отходя вместе с освобожденным моряком, десантники вынуждены были скосить первых преследователей. А затем, прячась за повозками и за обводной дамбой, морские пехотинцы еще минут десять расстреливали группы мечущихся по лагерю немцев и румын, которые так толком и не могли понять, что происходит: то ли это обычный диверсионный рейд, то ли настоящее наступление русских.

Не прояснили для них ситуации и комендоры. Как только группа отошла на косу, радист передал условный сигнал «Град» двум мониторам и двум бронекатерам, а также береговой батарее. Их орудия почти одновременно накрыли лагерь и передовую румын таким плотным огнем, что осколки снарядов выкашивали камыш в нескольких шагах от отходящей группы, и капитан уже опасался, как бы его бойцов не накрыло своими же снарядами.

Румынская батарея открыла огонь по окопам морской пехоты и по плавням, однако сразу же стало очевидным, что палят королевские вояки наобум, не имея ни пристрелянных целей, ни корректировщиков. Вся группа уже вошла в береговой окоп, проходивший там, где плавни завершались, и начиналась холмистая равнина, когда артиллеристы обеих сторон прекратили огонь. Казалось бы, все, операция завершена, но неожиданно в той стороне, откуда они пришли, вновь вспыхнула стрельба.

– Мичман, пересчитать людей, прибывших с задания, – взволнованно приказал комбат, – провести перекличку.

– Троих нет, – сообщил тот несколькими минутами позже. – Старообрядца Власа, краснофлотца Онисимова и сержанта Булгара. Двоих бойцов, получивших легкие ранения, отправили в лазарет.

– О раненых знаю. Знать бы еще, что с этими тремя и кто из них все еще продолжает сражаться.

– Дык, не пришлось бы в следующую ночь идти обменивать еще одного, – заметил Владыка.

– Товарищ капитан, позвольте, я вернусь, помогу тем, кто там еще сражается, – неожиданно ожил Солодов, который до сих пор, кажется, так ни разу и не подал голоса. – Ведь они там… да и вообще получается, что все это из-за меня.

– Я тебя сейчас вернусь, «рыбак» чертов! – буквально прорычал комбат. – Ты у меня теперь весь плацдарм окопами изроешь и в одиночку в атаку ходить будешь.

– Причем с закатанными штанинами и с удочкой наперевес, – прокомментировал эту угрозу Жорка Жодин, и все, кто находился в окопе, взорвались таким хохотом, что наверняка он был слышен даже в румынских окопах.

На рассвете патруль из шести бойцов, посланный Гродовым на косу, обнаружил израненного, едва живого Булгара, и доставил на плащ-палатке в лазарет. По пути, прежде чем потерять сознание, он успел рассказать, что они с румыном-старообрядцем Власом заметили, как на дамбе упал раненый ефрейтор Онисимов. Услышав его негромкий крик: «Я ранен, прощайте!», они вернулись, чтобы отбить десантника у наседавших румын, однако тоже вынуждены были принять бой, причем какое-то время Онисимов еще продолжал отстреливаться вместе с ними.

Когда товарищи погибли, Булгар сумел прорваться сквозь кольцо окружения, которое сомкнулось еще во время артналета, и уйти плавнями в сторону своих. На какой-то кочке под кустом он залег, и его потеряли из виду, а затем добрался до косы и, склонившись на поваленный ствол ивы, на какое-то время потерял сознание.

– Адмирал интересуется, как прошла ваша вылазка? – позвонил на рассвете адъютант командующего.

– Доложи командующему, что задача выполнена, краснофлотец Солодов спасен.

– А если адмирал спросит, какой ценой?

– Ответишь: «Ценой чести черных комиссаров». Ну, а если и дальше станет докапываться, обрадуй тем, что враг потерял более трех десятков убитыми только в ходе нашего нападения. Остальных, павших при артналете, посчитают на небесах. Мы же потеряли одного краснофлотца убитым, троих ранеными.

– Такой рейд он одобрит, закоренелый факт. Особенно ему понравится вот это ваше – «ценой чести черных комиссаров». Он и сам уже несколько раз интересовался: «Ну, как там наши «черные комиссары»? Еще держатся?».

– Уведомьте, что держатся, как подобает морской пехоте.

– Причем это – закоренелый факт.

О геройски погибшем старообрядце Власе Межине комбат докладывать не стал, дабы не вызывать в умах командующего и его штабистов сумятицу в связи с зачислением в свой гарнизон пленных румынских солдат. Решил, что доложит о нем, когда попросит зачислить в личный состав батальона уцелевшего пленного – Никифора Книжника.

В завершение этого разговора комендант плацдарма попросил адъютанта связать его с Бекетовым, и был удивлен, что буквально через две-три минуты услышал в трубке бодрый голос полковника. Капитану понадобилось всего несколько слов, чтобы начальник контрразведки тут же уловил суть происходящего.

– То, что сумел добыть такого серьезного «языка», конечно, похвально, – тонко демонстрировал он понимание ситуации, как только Гродов закончил свое донесение по поводу фон Фрайта, «обладающего сведениями по поводу одной интересующей контрразведку флота особы». – Нет, это действительно очень похвально. Причем ты даже не представляешь себе, насколько это хорошо… – изощрялся Бекетов.