Ахмад Дехкан - Путешествие на высоту 270

– Всем сюда! В щель! Первый взвод…

Мы все спрыгиваем в длинную щель, являющуюся частью укрепсооружения. Все молчат. Мы все обливаемся потом, сидим, скрючившись. Я не знаю, почему мы так быстро вспотели, ведь не было ни долгого марша, ни бега. Мехди стоит наверху, собирая отставших, потом подходит к спуску в траншею и командует:

– Прижмитесь к тому концу, всем сдвинуться плотнее!

После этого в траншею вваливаются еще несколько человек, пытающихся отжать нас в ее конец. Один из них бежит по головам и плечам сидящих в траншее и так добегает до ее конца. Никто не протестует, словно у нас вообще нет ни языков, ни умения говорить. Открывают огонь наши орудия: словно сотни фотографов быстро-быстро делают снимки со вспышками. В этих всполохах я всматриваюсь в лица ребят в траншее и вижу, что они все, как приговоренные к смертной казни, уставились на небо. Их выражение лиц потерянное, сбитое с толку, словно они попали в какой-то неизвестный, пугающий мир. Лишь грохот доказывает, что этот мир все-таки населен людьми. Мехди негромко командует:

– Ребята, читайте намаз!

Кто-то спрашивает, всё еще с дрожью в голосе:

– А где вода?

– Сухое омовение [21], – отвечает Мехди.

– А может, из фляги водой воспользуемся?

– Нет, – отвечает Мехди. – Воду беречь. Позволено сухое омовение.

…И при этих его словах мы как-то вдруг понимаем, что мы живы и что мы – друзья друг другу. И в этих всполохах взрывов, и в свете фар машин, едущих по шоссе, мы можем взглянуть в глаза друг другу и увидеть товарища, и понять, что мы – спасение друг для друга.

– Двигайся сюда, я тебе место освободил!

– Чуть-чуть сдвинься, хорошо?

– Мирза! Мирза…

– Нет, ну ты видел? Ну и зрелище…

Я опускаю руки на землю для совершения сухого омовения. Свои солдатские ботинки, автомат и портупею я сложил в одну кучу, чтобы не потерять. Смотрю на небо, пытаясь определить направление на киблу, и Мехди говорит:

– В сторону конца траншеи, чуть правее.

Перед моим лицом Расул встает на намаз. Я жду, пока он закончит. В этом незащищенном мире мы искали защиту, и вот нашли Его и положили голову на Его грудь, и Он окружил нас друзьями.

Я приступаю к намазу.

Мы потеснее расстилаем спальники и залезаем в них. С одной стороны от меня лежит Абдулла, с другой Расул, он ворочается и крутится в своем мешке. Машины со снарядами всё так же едут в сторону передовой, словно пытаются и не могут заполнить бездонную брешь. Санитарные машины едут в тыл и, попадая в заторы, включают сирены. Тут не город, где одна скорая на одного больного, тут напихивают столько раненых, сколько влезает, лишь бы дверь закрылась.

Перед траншеей слышится голос Мирзы:

– М-мое м-место в конце ок-копа – к-как мне п-пройти туда?

Кто-то возмущенно ему отвечает:

– Не надо было выходить, а теперь, когда все легли, хочешь пройти?

– Эт-то ты м-мне? – спрашивает Мирза как бы с удивлением.

В спор вступает третий голос, и я узнаю Али – он только что пришел.

– Да, это он тебе! – подтверждает Али.

Тогда Мирза отходит на некоторое расстояние. В свете автомобильных фар он принимает картинную боевую позу, потом разбегается и прыгает на нас. Люди в окопе кричат единым криком и сжимаются. Мирза бежит по нашим головам в конец окопа. И громко кричит:

– Я не т-только вас по-поубиваю, я т-так это сделаю, что вы в м-могилах са-саваны об-бгадите!

Али отвечает:

– А я желаю тебе попасть в плен к такому человеку, который проткнет тебя насмерть своими усами!

– Н-не дож-ждешься! – ворчит Мирза, укладываясь в свой спальник.

Я вновь закрываю глаза, заметив перед тем, что Расул перестал ворочаться. Дует холодный ветер. Али – судя по голосу, он всё там же, в начале нашей щели, которую мы лишь из вежливости называем траншеей – говорит:

– Братец… Братец Насер, дорогой!

Он намеренно произносит это детским голоском.

– Что такое, я здесь, – отвечаю я.

Али осторожно ставит ноги так, чтобы ни на кого не наступить, и пробирается ко мне.

– Где ты, братец мой дорогой?

– Ага! Припекло тебя! – говорит Масуд.

Али подошел ко мне и продолжает:

– Пока у меня есть братец Насер, меня припечь ничто не может…

– Так что случилось-то? – спрашиваю я. – Чего вдруг «братец, братец»?

– Не слушай его, – говорит Масуд, – он совсем совесть потерял.

Внезапно прорезающие небо ракеты «катюш» своим воем перекрывают все прочие шумы. Земля со стенок осыпается нам на головы. Все высунулись из спальных мешков и провожают взглядами светящиеся в небе стрелы ракет.

– Братец мой, красавчик, дело такое: у меня спального мешка нет…

– Как нет? В такой холод?

Я невольно сажусь. А он продолжает:

– Братец мой! Одна ночь это ведь не тысяча ночей, поспим с тобой вдвоем в одном спальнике, а?

– В одном спальнике?! – переспрашиваю я.

– Ну да, – отвечает он. – А что такого?

Мне вдруг очень хочется его задушить. Расул быстро садится и спрашивает меня:

– А где батальонный каптенармус? Пойдем получим еще мешок и быстренько принесем.

– Спи знай, – говорю я ему. – Каптенармус тут мешки не выдает, ты забыл, где мы?

Али ложится рядом со мной, а я всё еще не верю ему:

– Дорогой мой, двоим ведь не полагается в одном мешке!

– Но ведь не все тут братья, как мы с тобой, – не сдается Али. – Мы-то вдвоем поместимся, разве нет?

И он залезает в мой мешок.

– Ну вот, – говорю я. – И как теперь застегнуть молнию?!

– Ты туда лицом ляг, я сюда! Ну вот… Ага-Абдулла, застегни молнию, будь добр.

Абдулла приподнимается, застегивает молнию и плотно нас упаковывает. И мне уже не пошевелиться.

– Да покарает тебя Аллах, – говорю я. – Что ты со мной творишь?

Он смеется, и я вынужден колыхаться в такт. Но веки мои постепенно тяжелеют. Артиллерия с обеих сторон ведет свою дуэль, но мы не обращаем внимания. Окоп дает нам безопасность, а спальники – тепло. Кстати, что сейчас там делают Ройя и Мустафа? Я согрелся, и вот все мысли исчезают…

Кто-то тихонько толкает меня и зовет. Я открываю глаза и пытаюсь потянуться, отчего молния мешка расстегивается. Теперь хоть вздохнуть можно. Таращась в темноту, спрашиваю:

– Кто это? Что тут?

– Ага-Насер… Насер…

Сонная одурь некоторое время довлеет надо мной, и всё же я узнаю голос Расула. Я сажусь и смотрю на него. Изо рта его идет пар, и в свете автомобильных фар это выглядит так, словно передо мной усталая лошадь.

– Давай… Выйдем! Прошу…

От холода я дрожу. Он хватает меня за рукав и тянет.

– Да что такое? Куда?

Всё же он меня поднял и тянет к выходу из окопа, причем я ясно чувствую нервную дрожь его рук. Говорю ему:

– Осторожнее, я иду… Э-э, не тащи так…

Он почему-то не слушает меня, но тащит изо всех сил. Мне приходится наступать на ребят, но они словно уже привыкли к этому и даже не высовываются из спальников, кряхтят и поворачиваются на другой бок, и вновь засыпают.