Николай Отрада - Строки, добытые в боях

Еще гудит за Одером равнина.
И армий новых движется стена.
С помятыми кварталами Берлина
Подклеивает карту лейтенант.

Двухверстки, побелевшие в планшете,
Запечатлели все его бои.
Не циркулем он мерил версты эти,
А на своих, на собственных двоих.

Пыль долгая осела у обочин.
Запомнятся горячие места.
Он просочился в глубину. И в ночи
Вступил в квартал берлинского листа.

Проходим перроном, молодые до неприличия,
Утреннюю сводку оживленно комментируя.
Оружие личное,
Знаки различия,
Ремни непривычные:
Командиры!

Поезд на Брянск. Голубой, как вчерашние
Тосты и речи, прощальные здравицы.
И дождь над вокзалом. И крыши влажные,
И асфальт на перроне —
Все нам нравится!

Семафор на пути отправленье маячит
(После поймем — в окруженье прямо!).
А мама задумалась…
— Что ты, мама?
— На вторую войну уходишь, мальчик!

В траншеях боевого охраненья
Читал я однокашникам стихи,
Что были, без сравненья и сомненья,
Строка к строке привычны и плохи.

В них было все: тоска по белолицей,
Любовь и кровь, разрыв и трын-трава,
Но нам тогда высокой небылицей
Казались полустертые слова.

Да не слова… Во всем стихотворенье
Такой светил неотраженный свет,
Такое беспокойство и горенье,
Что им слова не поспевали вслед.

И вдаль любая малость разрасталась,
И становилось сердцу невтерпеж…
Но тут же нам обида усмехалась:
«В атаку со стихами не пойдешь!»

Но дни прошли… И нам в глаза взглянули
Другие, непохожие стихи,
Я с ними в рост водил солдат на пули,
В штыки вставал на встречные штыки.

Но не было в них, праведных и строгих,
Той неуемной, светлой, ветровой —
Тревоги той, что в неумелых строках
Владычила над каждою строкой.

Мне век искать слова огня и стали,
Чтоб, накаляя души добела,
Они б людей в сраженья поднимали —
Свершать несовершимые дела.

Слова — чтоб как бинты на свежих ранах —
«Любовь и кровь», — они цвели б в крови,
Чтобы на всех земных меридианах
По ним учились азбуке любви.

Поэзия! Когда б на свете белом
Я так бы бредил женщиной земной…
Как беспредельность связана с пределом,
Так ты, наверно, связана со мной!

В том ли узнал я горесть,
Что круг до отказа сужен
Что спелой рябины горсть —
Весь мой обед и ужин?

О том ли вести мне речь,
В том ли моя забота,
Что страшно в ознобе слечь
Живым мертвецом в болото?

В том ли она, наконец,
Что у встречных полян и просек
Встречает дремучий свинец
Мою двадцать первую осень?

Нет, не о том моя речь,
Как мне себя сберечь…

Неволей твоей неволен,
Болью твоею болен,
Несчастьем твоим несчастлив —
Вот что мне сердце застит.

Когда б облегчить твою участь,
Сегодняшнюю да завтрашнюю,
Век бы прожил не мучась
В муке любой заправдашней.

Ну что бы я сам смог?
Что б я поделал с собою?
В непробудный упал бы мох
Нескошенной головою.

От семи смертей никуда не уйти:
Днем и ночью
С четырех сторон сторожат пути
Стаи волчьи.

И тут бы на жизни поставить крест…
Но, облапив ветвями густыми,
Вышуршит Брянский лес
Твое непокорное имя.

И пойдешь, как глядишь, — вперед.
Дождь не хлещет, огонь не палит,
И пуля тебя не берет,
И болезнь тебя с ног не валит.

От черного дня до светлого дня
Пусть крестит меня испытаньем огня.
Идя через версты глухие,
Тобой буду горд,
Тобой буду тверд,
Матерь моя Россия!