Варвара Мордовских - Победа во имя мира

Пуля настигла его в наступлении, наши войска уже погнали фашистов на запад. Ему не суждено было познать радость победы. Он просто заплатил за эту победу своей жизнью. А в нашу деревню пришел первый казенный пакет: «Ваш муж… смертью храбрых… в боях за Родину…» Это о моем отце.

Их было в деревне тридцать, подлежащих мобилизации мужчин. Может быть, кто-то из них пошел бы на фронт добровольцем, но не успел: всем вручили повестки в самые первые дни войны. Все тридцать ушли на фронт. Двадцать пять страшных писем принесли за четыре военных года в деревню, двадцать пять серых похоронных листков. По их обратным адресам можно было бы составить маршрут пути к победе — Подмосковье, Смоленщина, Белоруссия, Польша…

В пятьдесят пятом году, уже здесь в Челябинске, я узнал судьбу Владимира Иосифовича Солуянова. Тоже в июле сорок первого, только мальчишкой неполных семнадцати лет, пришел он в Троицкий военкомат, повесив на грудь все свои оборонные значки. Он убедил комиссара, что должен быть на фронте, что без него победы быть не может, и он обязательно дойдет до Берлина, а там застрелит самого Гитлера. Он убедил комиссара, но не дошел до Берлина.

В одном из боев десантника Солуянова ранили. После госпиталя — тыл. Он лежал на вагонной полке и мучился, силясь заснуть. Не раны мешали спать, сверлило голову одно: «Как же я так, ведь хотел до Берлина? Матери обещал за брата отомстить…» После одной из остановок медицинская сестра не досчиталась в вагоне бойца Владимира Солуянова. А тот в это время слушал перестук колес другого поезда, катившего в обратном направлении — на фронт, на запад.

И опять, теперь уже осенью сорок четвертого, его остановила пуля. Очнувшись, он успел увидеть над собой фашиста, который целил ему прямо в лицо. Дальше он не помнит ничего, а в Еманжелинск отцу с матерью пришло извещение о гибели второго сына.

Он познал радость борьбы, он уже видел, что победа близка. Он узнал и радость победы. Да. Всем смертям назло он выжил. И победа помогла ему встать с госпитальной койки.

А Михаил Усачев, «1908 года рождения, русский, образование четыре класса, рядовой необученный…», в июле сорок первого разносил по Озерам повестки своим друзьям, дежурил на крышах после нелегких смен на фабрике. Военком не спешил выдавать ему повестку — останавливала запись в красноармейской книжке: «Годен к нестроевой службе». Только в ноябре Усачев принес повестку себе.

Михаил Усачев был сугубо штатским человеком, никогда не думал, что ему придется взять в руки оружие, увидеть сожженные села… Его назначили в глубокий тыл (понятие, впрочем, относительное — немцы тогда были у самой Москвы). Он обращался к командирам разных рангов, упрашивая отправить его на передовую. Настойчивость победила. Его перевели под Гомель — в соединение авиационного базирования. Электрик Усачев стал связистом-наблюдателем. Задача простая — обеспечить четкую связь. Простая, но не из легких. Может, кто и прошагал эти тысячи верст до победы в полный рост, а связист Усачев большую половину их прополз по-пластунски вдоль полевого провода связи. Полз, отмораживая ноги в белорусских лесах, полз, чудом избегая вражеской пули.

Мечтал ли он о подвиге, о славе! Может быть. Как и все другие. О подвиге не ради подвига, ради общего — победы над врагом. Он беспокоился — не сделать бы меньше других.

Усачев не был добровольцем. И если бы ему не пришла повестка, он, наверное, воспринял бы это, как должное — значит, нужнее в тылу. Но когда его мобилизовали, понял, что и он нужен на войне. А если так, то дайте мне в руки оружие, позвольте в полной мере исполнить свой долг.

Пришел последний день войны. Их было тысяча четыреста восемнадцать. Пришел день, который не забудет никто. День, который долго и терпеливо ждали — 9 мая 1945 года.

Михаил Усачев, закончив свой последний бой, остановился у стены рейхстага. Закинул за плечи остывающий автомат, подобрал покрупнее кусок штукатурки. Друзья кричали:

— Давай, Михаил, повыше, чтоб всем видно было!

Это мог сделать и мой отец. Имел право. За это право он заплатил жизнью. Имел на это право и Владимир Солуянов. Он геройски сражался на фронте, и не его беда, что он не дошел до Берлина. Мечтал дойти и политрук старший лейтенант челябинец Владимир Колсанов — его могила на Курской дуге.

Усачев — рядовой этой войны. И все же внутренний закон, а не случай привел Усачева к стенам рейхстага. Ибо не подвигом единым делалась победа, исход великого сражения в равной мере зависел от танкиста Колсанова, десантника Солуянова, связиста Усачева.

…Закопченные, иссеченные пулями стены последнего прибежища фашистов. Сейчас такого не увидишь — зданию вернули былой лоск.

Я спросил у Михаила Филипповича, знает ли он, что давно уже стерты со стен рейхстага все надписи, сделанные в те майские дни сорок пятого года. Он ответил на редкость спокойно:

— Знаю, — и, чуть подумав, добавил: — Только есть память сердца, память поколений.

За героизм и мужество, за умелое руководство батальоном в боях при освобождении Южного Сахалина Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1945 года южноуральцу Л. В. Смирных посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Поселок, в боях за который он погиб, назван Смирных. А в центре Леонидово (тоже его имя!) на могиле Героя капитана Смирных стоит памятник, увенчанный красной звездой, у его подножия разбит цветник. Один из районов Южно-Сахалинской области носит название — Смирныховский. В городе Александровске-на-Сахалине есть улица имени Героя Советского Союза Л. В. Смирных. Имя нашего мужественного земляка «Леонид Смирных» носит теплоход Сахалинского морского пароходства.

…Вдоль всего западного (Камышового) и восточного (Невельского) побережья острова тянутся горные хребты — покрытые густыми вековыми лесами. В центральной части острова неширокая Поронайская долина, на которой протекает река Поронай. Эта долина представляла собой сплошное болото. Единственная грунтовая дорога проходила по склонам Камышового хребта. Японское командование было уверено, что наступление русских может быть только на узком участке фронта, справа и слева от дороги. Восточный и западный хребты считались доступными для боевых действий мелких групп.

В течение пяти лет японцы строили Харамитогский укрепленный район, с огневых позиций которого просматривалась и простреливалась из всех видов оружия дорога и вся прилегающая к ней местность. Весь район занимал по фронту до 12 километров и в глубину до 14—15. Здесь были сооружены многоярусные доты, до 200 дзотов, прочные убежища, густая сеть траншей и ходов сообщения.