Петр Игнатов - Голубые солдаты

— Фотографии для паспортов принесли? — спросил он.

Я передал ему снимки, заготовленные за два дня до вылета с Большой земли. Эти снимки были сделаны в особом отделе школы. И я, и мои друзья фотографировались специально для этого случая в гражданской одежде.

Калошин просмотрел их и удовлетворенно кивнул головой.

— Подойдут.

— Когда будут готовы документы? — поинтересовался я.

Калошин пожал плечами.

— Ничего определенного не могу сказать. Зайдите ко мне послезавтра примерно в это же время. А пока старайтесь не показываться на улицах во избежание неприятностей. На всякий случай сообщите мне ваши адреса. Если придется изменить явку или возникнут какие-либо осложнения, мы заранее предупредим вас об этом.

Из объемистого портфеля, лежавшего на стуле, он извлек папки с заполненными и пустыми бланками торговой фирмы купца Жигарева, затем, порывшись на дне портфеля, протянул мне тоненький узкий пакет.

— Здесь биографии людей, на имя которых будут оформлены для вас паспорта и пропуска. В частности, вы, Валентин Петрович, станете на время Константином Ефремовичем Харитоненко. Был такой дальний родственник известного на Украине сахарозаводчика. Сейчас он отбывает наказание где-то в Якутии. Остальные эвакуировались до прихода немцев и работают на Урале. Девушка служит санитаркой в одном из медсанбатов на северо-западном фронте. Надеюсь, вам понятно, насколько важно досконально изучить биографии тех лиц, за которых вы будете себя выдавать в Броварах. И уж, конечно, инженеру Харитоненко никак не подходит ваш нынешний наряд.

— И остальные одеты не лучше, — заметил я.

— Одежда найдется для всех, — сказал Калошин. — Адреса броварских явок и пароли я сообщу вам при следующей встрече. А сейчас мы распростимся. Я вызову швейцара, чтобы он вывел вас черным ходом. Пользуйтесь этим путем и послезавтра. — Он улыбнулся. — Через парадный ход кафешантана я выпущу вас только тогда, когда у вас на руках будет паспорт Константина Ефремовича Харитоненко и когда вы примете надлежащий вид…

Не без опаски добирался я до своей квартиры. Мне казалось, что все встречные слишком подозрительно поглядывают на мой наряд и на мои сапожищи, будто догадываясь, что паспорт, лежавший в моем кармане, оформлен неправильно.

Рязанов уже ждал меня на квартире. Через него я переправил для изучения биографии Колесову, Бодюкову и Гале и поставил их в известность о разговоре с Калошиным.

В тот же день хозяин квартиры раздобыл для меня стеганку, кепку и черную спецовку.

Весь следующий день я не показывался на улице. От Калошина никаких дурных вестей не поступало, и, проведя довольно беспокойно ночь, я в восьмом часу утра снова направился в гостиницу.

Паспорта и пропуска были уже готовы. Калошин припас для меня приличный костюм, в который я переоделся там же, у него в номере.

— Не забудьте заглянуть в парикмахерскую, — напомнил Калошин и, поправив на мне черный в белую полоску галстук, сказал весело:

— С вас причитается, господин Харитоненко. — Он достал из шкафчика бутылку вина. — Выпьем по этому поводу. За ваш счет, конечно!

— Рассчитаюсь из первого же жалованья! — пообещал я. — Лишь бы только попасть на завод.

— Не сомневайтесь, попадете! — сказал Калошин, разливая вино в стаканы. — Кого-кого, а Харитоненко немцы возьмут. Он же ненавидит все советское, предан душой и телом новому режиму, бежал с большевистской каторги… — Подняв свой стакан, Калошин промолвил с учтивым поклоном: — Желаю вам успеха, дорогой мой друг Константин Ефремович!

— Благодарю вас, — в тон ему ответил я. — Можете считать меня своим неоплатным должником, господин коммивояжер.

Осушив стаканы, мы вернулись к деловому разговору.

Калошин сообщил мне уточненные адреса явок, пароли и фамилии лиц, с которыми группе предстояло держать связь в Броварах.

Из гостиницы я вышел на этот раз через парадный ход. В вестибюле находилось несколько человек: то ли приезжие, ожидавшие номерного, то ли работники гостиницы. Я прошел мимо них с независимым видом и сунул чаевые швейцару, когда он широко распахнул передо мною дверь…

В Броварах нам удалось быстро, без каких-либо осложнений связаться с подпольщиками. Встретили они нас поначалу несколько настороженно, но после двух обстоятельных бесед со мной лед недоверия окончательно растаял, и я заручился надежной поддержкой со стороны этих мужественных советских патриотов. Три дня ушло на сбор подробнейшей информации о заводе, о его администрации и на знакомство с людьми, которые составляли заводскую подпольную ячейку, то есть с теми, кто должен был оказывать нам непосредственную помощь при подготовке диверсии.

И вот наконец настал тот час, когда я явился в контору завода и предложил свои услуги в качестве инженера-механика. Меня принял главный инженер Вайсберг — тучный, плешивый немец, отлично владевший русским языком.

Познакомившись с моими документами и внимательно выслушав мой рассказ о мытарствах Харитоненко при Советской власти, он спросил:

— Как же это вам удалось бежать из Сибири?

Я начал сочинять историю о восстании заключенных в лагере и о том, как мне пришлось больше трех недель пробираться через тайгу к ближайшему населенному пункту и как там такие же беглые помогли мне запастись фальшивыми документами и попасть в воинском эшелоне в Москву.

— Значит, и там, в Сибири, большевистский режим уже трещит по швам? — злорадно усмехнулся Вайсберг и, предложив мне сигару, промолвил покровительственным тоном: — Ничего, господин Харитоненко, мы скоро наведем порядок в России и навсегда покончим с коммунистической заразой. — И вдруг его зеленоватые глаза снова недоверчиво сощурились: — А здесь, на Украине, как вы очутились?

— О, это уже не представляло особой сложности, — сказал я без запинки. — Вступил добровольцем в Красную Армию, где сейчас творится сущая чехарда, и в первом же бою, когда красные бросились наутек, я отсиделся в хлеву у одного бывшего кулака.

— Попали к нам в плен?

— Нет, откровенно говоря, струсил сдаваться. Форма-то у меня была красноармейская. Побоялся, как бы ваши солдаты не прикончили меня.

— И что же дальше?

— А дальше обманул мужиков из большевистских прихвостней. Попросил их достать мне гражданскую одежду, чтобы, дескать, удобнее было перебраться к «своим», за линию фронта, а сам махнул в Черниговскую область родственников разыскивать.

— Нашли кого-нибудь?

— Увы, никого. Все были репрессированы еще задолго до войны.

Вайсберг повертел в руках мой паспорт.

— Время такое, Константин Ефремович, что приходится во многом сомневаться. Поэтому не обижайтесь на учиненный мною допрос. Меня тоже допрашивали. Ведь я бежал из Каунаса. В день объявления войны без документов, среди ночи, чуть ли не в том, в чем мать родила. А теперь, как видите, я главный инженер военного завода.