Войо Терич - Семь бойцов

— Нам сейчас не до разговоров, — произнес Минер и посмотрел прямо в глаза Рябой. Она глядела на него по-детски испытующе:

— Дойдем ли мы за два дня?

— Кто знает, — ответил Минер. — Как раз об этом мы и говорим, милая. Можно бы, конечно, спуститься в село…

— Слушайте, — сказала Рябая, и щеки ее залил нежный румянец. — Если мы проберемся в село ночью и будем осторожны, то все обойдется. Впрочем, я не люблю вносить предложения.

— Здесь все должны вносить предложения, — сказал Минер. — Раньше мы были уверенней.

— Ты остался таким же.

— Это комплимент?

— Как хочешь…

— Будем держаться вместе! — вдруг проговорила Адела, и никто не понял, почему она так сказала.

Рябая как-то странно взглянула на нее.

— Мне что-то очень грустно, — сказала мне она. — Но я в здравом уме. Я, конечно, верю, что в конце концов мы победим, даже если и придется мне оставить здесь свои кости.

— Ты не больна? — спросил я.

— Нет.

— Грусть рассеется. Она как туман.

Когда Рябая отошла в сторону, я сказал Минеру:

— Не люблю я села…

— Но мы должны пройти через них, иначе голод задушит нас…

Я молчу. Мы шагаем к юго-востоку. Как всегда, величественно сверкает солнце.

— А Йован — хороший парень, — перевел разговор на другую тему Минер.

— Был хороший.

— А теперь?

— Боюсь, оставит нас.

— Не будем говорить об этом.

— Что ты думаешь о Судейском? — спросил я.

— Он полностью согласен с нами.

— А старик?

— Хороший.

— Значит, сегодня мы останемся здесь?

— Да, переночуем.

— Место неплохое.

— Может стать и плохим.

— Впервые вижу, как ты нервничаешь, — заметил я.

— С девушкой худо.

Я тоже думаю о Рябой: «Женщина. Переболела тифом…»

Ветер освежает меня. Пахнет хвоей. Склоны заросли желтыми цветами.

— Люблю горы, — произнес Минер.

— Я тоже. Если б не голод.

Так мы решили сойти в Жупу и в первом же селе добыть продукты. Горные села сожжены. Жупские далеко. И ненадежны.

Я понимаю, что это опасное предприятие. Если нас обнаружат — не избежать преследования. Однако многое в жизни требует риска…

Заночевали мы в горах, в какой-то старой, покинутой жителями избушке с дырявой крышей. Утром у меня было плохое настроение: Адела улыбалась Йовану, дружески расспрашивала о чем-то Минера, что-то отвечала Судейскому, но на меня даже не взглянула. Я сидел, прижавшись спиной к скале, и ожесточенно чистил винтовку.

— Сколько раз ты будешь ее чистить? — подошел ко мне Судейский.

— По крайней мере, чтоб пострелять!

— Ему нечего делать! — произнес Йован.

— Отдыхай. Винтовка вычищена.

— Он, наверно, старается для того, кто ее получит, — не унимался Йован.

— Эту никто не получит…

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Рябую старик.

— Мне очень стыдно. Сегодня ночью я уже решила, что вам бы лучше оставить меня. Но сейчас с ногой хорошо.

— Дай-ка я посмотрю рану, — предложила Адела.

Она развязала повязку, сбросила старые листья подорожника. Старик протянул ей свежие.

— Лучше, хотя еще не зарастает.

— Не с чего, — заметил старик.

— Что?

— Нет еды, потому и не зарастает.

— Должна была бы закрыться, — возразила Адела. — Рана чистая.

Она сделала перевязку и села возле Рябой. Они тихо о чем-то зашептались.

— Так нельзя идти, — говорил Йован.

— И так тоже нельзя, — не соглашался Минер.

— Я знаю местность.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего.

— Он хочет сказать, что точно так же не может уйти, как и мы. По нему будут стрелять, — вставил Судейский.

— У тебя вместо головы — навозная куча.

— Вы опять ругаетесь? — вмешалась Адела. — Ты должен сдерживать себя, — мягко обратилась она к Йовану.

— Не могу. Я и так слишком долго делал это.

— Ты молод, — сказал старик. — Ты слишком молод…

Целый день мы отдыхали, чтобы со свежими силами пойти в Жупу. Все знали об этом, только Йован делал вид, будто ему ничего не известно. Мне, однако, он признался, что очень хочет идти вниз, в село.

И когда мы тронулись в путь, он взял у Рябой сумку и какое-то время нес ее, шагая впереди. Девушка с благодарностью смотрела на него. Но Йован был Йованом. Его злой язык и здесь подвел его.

— Сильный помогает слабачку, — подмигнул он мне.

— Эх ты, — с упреком проговорила Рябая и отобрала у него сумку.

Йован пропустил всех вперед, затянул шнурок на обувке, заломил на затылок шапку и, поравнявшись со мной, как ни в чем не бывало, произнес:

— Вверху — Каменита Глава.

Больше он не проронил ни слова. Я шел за ним следом и невольно обратил внимание, как он похудел. Внезапно повернувшись, Йован спросил:

— Ты пойдешь?

Да, — ответил я. — Я не устал,

XXI

Мы были в Жупе. Раздобыли продовольствие и после короткой перестрелки отступили в горы. Здесь устроили привал. Я лежал неподалеку от девушек.

— Знаешь, мне все время невыносимо грустно, — говорила Рябая Аделе. — Я ничего не могу забыть и как бы все переживаю заново.

— Ты можешь об этом не думать? — спросила Адела.

— Нет, — отвечала та. — Все так и стоит перед глазами: мы со стариком спрятались в кустах, а за рекой — их патрули с огромными черными псами…

— Ты веришь в наше дело? — спросила Адела.

— Верю.

— Думай лучше об этом.

— Я и не хочу думать о чем-нибудь ином.

— Ну тогда расскажи.

— Это было в первый день после боя. Мы лежали в укрытии и наблюдали. Мы не знали, куда идти: немцы были повсюду…

Она облизала пересохшие губы, глядя прямо перед собой.

— Я была сестрой, ухаживала за ранеными. И я видела, как их выводили и ставили друг возле друга. Их убивали партиями. Старик все время шепотом приказывал мне отвернуться. Но я не могла не смотреть… Их убивали в затылок. Стреляли из таких же пистолетов, как у Минера, или из автоматов…

Прямо перед нами росли низкие кусты, не выше пояса. Там тоже кто-то прятался, мне было видно темное пятно его одежды. По тропе проходили трое гитлеровцев с собакой. Вдруг собака залаяла, и человек на четвереньках пополз по склону. Я догадалась, что он ранен в оба колена. Виднелась даже повязка. Собака настигла его и с лаем прыгнула на спину. Человек покатился по траве, но тут подоспели солдаты. Кто-то из них крикнул собаке, и она оставила раненого. Он поднял голову и с ненавистью посмотрел на своих палачей. Они находились шагах в тридцати от нас, и я хорошо разглядела его лицо. Очень худое лицо. Это был еще совсем молодой парень. Он что-то произнес, но в это время самый высокий фашист выстрелил в него…

В одной группе они расстреляли девушку. Я не могу забыть выражения ее лица, когда они поставили ее возле куста… До позднего вечера раздавались одиночные выстрелы. Хотелось выть от горя. Старик закрывал мне рот ладонью…