Войо Терич - Семь бойцов

— Старик хороший, — проговорила Адела.

Рябая низко опустила голову, плечи ее поникли.

— Да, — продолжала она, снова подняв голову. — Мне казалось, будто это никогда не кончится. Потом выстрелы стали удаляться и почти прекратились. Лишь на том берегу изредка проходили немецкие солдаты и патрули. Иногда они вели пленных. Этих уводили на допрос. И каждый из наших оглядывался на этот берег, на густой лес, словно прощаясь…

Старик сказал мне, что существует кем-то подписанная конвенция о том, что нельзя убивать раненых. Однако фашисты не соблюдают ее даже по отношению к англичанам и американцам…

Когда стало смеркаться, мы начали пробираться по лесу. От госпиталя ничего не осталось. Повсюду валялись трупы. «А те раненые, которым удалось спастись, — думала я, — умрут с голоду или от заражения крови…»

— Это в тот вечер вы встретили Судейского? — поинтересовался я.

— Да. Он был один. Старик расспросил его и предложил идти вместе. «Само собой разумеется», — ответил Судейский. Мы шли всю ночь, а на другой день встретили тебя и Минера.

— Как ты думаешь, скольким раненым удалось избежать расправы? — снова спросил я.

— Старик говорил, что по крайней мере — одной четвертой. Но я этому не верю. Ведь мы никого не заметили, пока шли лесом. Может, они боялись пошевелиться, а может, и не было их уже в живых.

— Да, — сказал я. — Тебе, девушка, немало досталось.

Она молча выдергивала траву.

— Война есть война, — продолжал я. — Тебе довелось много пережить… Но не надо все время думать об этом. Эти люди погибли, их не вернешь. Сейчас нужно позаботиться о себе, чтобы найти силы пройти наш путь. Мы недалеко от реки. Когда переправимся через нее, окажемся у своих.

— Да, — ответила она.

— Ты должна выдержать. Уже осталось немного.

— Я так устала, — произнесла Рябая. — Душа у меня устала.

Адела отвернулась. Я понял, что она плачет.

— Уходи, — сказала Адела, заметив, что я смотрю на нее. — Уходи! Пожалуйста.

Минер и Судейский лежали на траве. Чуть подальше глазел в небо Йован. Воздух был напоен запахом полыни.

— Эй, не пора ли трогаться? — спросил я, подходя к ним.

— Можно, — согласился Минер.

— А я пока не хочу идти, — заявил Йован.

— Надо идти, — улыбнулся Минер.

— Нет, — возразил тот. — Ничего не надо. Что идти, что сидеть на месте — все равно один конец.

— Если ты так считаешь, философ, тогда кончай сразу, — строго сказал Минер.

— Зачем же? Это сделают другие. Между прочим, они и на тебя рассчитывают.

— Никто на меня не рассчитывает, — спокойно произнес Минер.

Мы поднялись и вяло зашагали. Теперь уже не столько голодные, сколько усталые — больше, чем когда бы то ни было. Мы еле тянулись друг за другом. Я — впереди, за мной — Минер и девушки. За ними — Йован и Судейский. И последним — старик. Каждый шаг давался с трудом…

XXII

Мало-помалу я узнавал о судьбе госпиталя. Вот что мне рассказал старик.

Тринадцатого начался бой. Раненые находились на том берегу реки. Переправить их предполагалось, когда будет пробита брешь в тройном кольце, созданном немцами.

Старик был с ранеными. Его так и называли Стариком, хотя все в госпитале знали его настоящее имя.

— Оx! — воскликнула медсестра. — Они ушли без нас.

— А товарищи из штаба? — спросил старик.

— В пятистах метрах от лагеря никого нет.

За рекой, к северу от них, слышался сильный минометный огонь. Потом начали стрелять сзади, с горы, откуда госпиталь перебрался ночью. Было ясно, что это наступают солдаты Лера. Они уже много дней шли по пятам за госпиталем.

У медицинской сестры было скуластое, испещренное оспой лицо, карие глаза, детские губы и очень тонкая талия.

— Ты здорова? — подошел к ней старик..

— Да, — ответила девушка.

— Щеки у тебя горят.

— Воды, сестричка! — попросил раненый. Он лежал на носилках в кустах. Здесь было четверо раненых: все на носилках, за исключением смуглого паренька. Он сидя вслушивался в звуки боя.

— Я вам говорю, что наши пробьются. Наверняка.

— Поздно, — возразил другой.

— Почему?

— Потому что уже девять часов. Кому удастся выйти днем?

Третий хрипло выругался и застонал. У него осталась только одна нога, вторую отрезали до колена. На глазах его была повязка.

— Тебе плохо? — подошла к нему Рябая.

— Воды!

Приподняв раненому голову, она поднесла фляжку к его губам. Он пил, останавливаясь, чтобы передохнуть. Над головой засвистели осколки снарядов.

— Товарищи, — произнес партизан без ноги, с забинтованными глазами, — где мой пистолет? — Он пошарил вокруг руками, потом прерывисто продолжал: — Мне теперь ничего не страшно. Я уже наполовину мертвец. Запомните мое имя, если уцелеете.

— Милан, зачем ты так говоришь? — сказал сидящий. — Давайте о чем-нибудь другом.

Нет, — возразил тот, глубоко вздохнув и придвигая пистолет. — Сейчас нужно говорить только об этом.

— Слышите стрельбу? Движется к вершине? — взволнованно произнес сидящий раненый.

— Сколько человек в пятой? — спросил один из лежащих на носилках. У него на рукаве были звезды [8] Звезды на рукавах в партизанской армии Югославии носили политические комиссары. — Прим. Пер. .

— Три с половиной батальона, — ответил сидящий.

— Это хорошо. Но они нас не спасут.

— Почему?

— Потому что только у них есть возможность прорваться.

— А мы?

— Неужели ты хочешь, чтоб они погибали вместе с нами?

— Нет, — ответил сидящий раненый.

Они замолчали. Человек со звездами на рукаве повернул голову и посмотрел на девушку.

Она вытерла глаза и только в этот момент увидела прямо перед собой молодого светловолосого крепкого парня с красными звездами на рукаве и вышитыми на них серпом и молотом.

— Сколько здесь человек? — спросил он.

— Семеро и сестра, — ответила Рябая.

— Кто рядом с вами?

— Двадцать раненых из третьей.

— А где штаб центрального госпиталя?

— Вверху, в лесу.

На груди у него висел автомат, впереди у ремня болталась сумка с четырьмя длинными и полными дисками. Когда он повернулся, Рябая увидела у него на спине еще один диск в непромокаемой немецкой сумке. Ремень с гранатами плотно перетягивал его талию. Это был единственный вестник «оттуда», которого она видела.

— Идите вверх, по этой тропе, — сказала девушка. — Не заблудитесь. Кругом — сотни раненых. Только не останавливайтесь, немцы начали обстрел.

— Не беда, — возразил боец.

— Хорошие вести? — обратился к нему сидящий раненый.

— Отличные, друг, — сердечно ответил боец и исчез.

— Что он сказал? — спросил, подходя, старик.

— Хорошие вести.

— Дай бог.

— Старик, — простонал человек с повязкой на глазах. — Это ты?

— Да.

— Не поминай бога.