Александр Шашков - Гроза зреет в тишине

Держась за скользкие стены, он обошел помещение. Увидел окошко. Оно было узкое и перевито колючей проволокой.

Ухватившись руками за карниз, Борис подтянулся и заглянул в окошко. Увидел дощатый низкий забор и за ним — деревенские хаты. Почти возле каждой росло дерево: береза, липа или вяз. И он узнал и эти хаты, и эти деревья. То была его деревня, Лозовое.

Борис подтянулся еще выше, тронул рукой колючую проволоку. Проволока была старой, ржавой, ее легко можно было поломать. Окошко же было такое, что он, исхудавший, мог бы свободно через него вылези. Но...

Борис спрыгнул на пол. Ему нельзя было покидать этот мрачный, сырой подвал. Его послали сюда с заданием.

За дверями послышалось лязганье железа. Открылась дверь, в подвал вошли двое. Один из них, по-русски, приказал:

— Выходи!

...Его привели в просторную комнату. Борис огляделся и узнал ее, эту бывшую пионерскую комнату. Вон на том месте, справа, стояла пальма. А слева — пионерское знамя и бюст Ленина. На стенах висели портреты бывших воспитанников школы: летчики, один челюскинец, несколько студентов, много известных колхозников и колхозниц с орденами.

Теперь комната была почти пуста. Здесь стоял только стол, и за этим столом сидел человек в чужой, зеленой форме.

Этот человек и показал рукой на стул. Борис остался стоять. Человек в зеленом скупо улыбнулся и заговорил на чистом русском языке:

— Садись, — дружелюбно предложил он. — Как звать тебя?

Борис молчал. Человек в зеленом тяжело облокотился на стол и с тем же добродушным спокойствием повторил:

— Я спрашиваю: как тебя звать? Ты понял мой вопрос? Ведь я говорю по-русски.

— Не теряйте напрасно времени, от меня вы все равно ничего не узнаете.

— О! Ты очень смелый парень!

Шварценберг откинулся в кресле, скрестил на груди руки. Какое-то время он с интересом разглядывал лицо молодого партизана, потом, не меняя позы, заговорил снова:

— Значит, не скажешь ничего? Плохо. Очень плохо. Ну, а кто твой отец, где он?

— Нет у меня отца. Его убил ваш горбун.

— То есть, бургомистр? Вот видишь, молодой человек! А ты говорил, что ничего не скажешь!

Шварценберг весело улыбнулся, взял в руки обыкновенный школьный звонок и позвонил. Сразу же вбежали два солдата и замерли у порога.

— Бургомистра! — приказал комендант.

За спиной у Бориса послышались торопливые неуверенные шаги. Борис оглянулся и — отшатнулся, будто его ударили кулаком в грудь. От двери к столу шел... горбун!

— Господин бургомистр, узнаешь этого героя? — указав глазами на Бориса, по-немецки спросил Шварценберг, когда горбун остановился возле стола.

Горбун посмотрел на юношу, и его серое лицо пожелтело.

— Да это... это же Гуз, сын бывшего директора вот этой школы и первый помощник Скакуна! — наклонившись поближе к эсэсовцу, прошептал он. — Помните, я показывал вам карточку. На него у меня заведено...

— Хорошо. Можете идти, — не дослушав, оборвал горбуна комендант и снова повернулся к Борису: — Так вот, оказывается, кто ты! Любопытно. Ну, а теперь бросай валять дурака и отвечай на вопросы. Говори: голодают партизаны? Сапоги еще не поели? Или они — в лаптях?

Отвернувшись лицом к окну, Борис молчал. Его била дрожь, и он никак не мог ее унять. Перед глазами, как в тумане, все еще маячил горбун — кровавый убийца его отца, матери и двух маленьких сестричек.

— Ну, что же ты молчишь?

Борис вздрогнул и, дико оглянувшись по сторонам, истерично крикнул:

— Пустите! Я ничего, ничего, ничего не знаю!

Он упал и начал биться головой о пол.

Облокотившись на колени и подперев лицо кулаками, Шварценберг спокойно и равнодушно наблюдал, как корчится на грязном полу этот юноша, потом снова взял в руки звонок.

— Отнесите в подвал, — приказал часовым. — Очнется — приведете снова.

Время было не позднее, и Шаповалов, прежде чем направиться в свой отсек, завернул к партизанам-разведчикам. Надо было узнать, где садились самолеты, прилетавшие с Большой земли, и где есть места, которые бы можно было использовать как временный аэродром.

Сведения, которые он получил, мало радовали. Зимой самолёты садились на льду Черного озера, а летом — на Зеленую поляну, километрах в четырех от острова и которая теперь находилась за окопами карателей.

Больше поблизости никаких подходящих мест для этой цели никто не знал.

Озабоченный всем этим, Михаил направился к Кремневу.

Василь сидел на нарах и чистил пистолет. Увидев Шаповалова, он дружески подморгнул ему и шутливо сказал:

— Вот пушку чищу. А то приду к своему генералу, а он, как когда-то, возьмет да и скажет: «Покажи, капитан, свое ружье. Хочется мне посмотреть на него». А мое ружье уже месяца два масла не видело.

— До генерала еще долететь надо, — мрачно заметил Шаповалов и уселся на нары, рядом с капитаном.

— Приказано, — значит, долетим! — усмехнулся Кремнев и спросил: — А ты что не весел? Или домой не хочется?

«Домой! А как туда добраться? Где найти место, чтобы сел самолет?» — подумал про себя Михаил, но вслух не сказал ни слова. Он увидел на столе сухари и только теперь вспомнил, что не ел целый день и что у него, видимо, и поесть нечего, так как и он сам, и Мюллер были в разведке и не получили свой паек.

Кремнев перехватил его взгляд. Он отложил пистолет, вытер тряпкой руки и, спрыгнув с нар, снял с полки котелок.

— Садись за стол, — предложил он. — Ухи отведай.

— Да ты что? Шутишь? — не поверил Михаил. — Какая еще уха?

— А ты отведай, отведай!

Михаил, недоверчиво поглядывая на Василя, подошел к столу, попробовал варево и растерялся. Потом схватил сухарь и начал жадно есть, приговаривая:

— Неплохо... Совсем неплохо! Но откуда у тебя такая уха? Гм... Из свежей рыбы! Или большим начальникам выдают и рыбу?

— Бондаренко «наудил». Бомба в озеро упала. Ну, и наглушила.

— Знаешь, брат, я такому ординарцу за одно это медаль дал бы!.. — Михаил дохлебал уху, еще раз обсосал косточки и закрыл глаза. Он целую неделю питался «из кармана», и теперь приятная расслабленность разлилась по всему телу. Он уже не смог встать с лавки и прикорнул за столом.

«Устал, — вздохнул Кремнев, — посмотрев на друга. — И это он, Шаповалов. Что же через день-другой будет с остальными?»

Кремнев тронул Михаила за плечо. Тот с трудом открыл глаза.

— Иди, приляжь, — сказал Василь. — Нары широкие, двоим места хватит...

Не раздеваясь, Шаповалов бросился на нары и мгновенно заснул.

Кремнев чистил пистолет и думал. Думал о том, что вот прилетят они завтра в Москву, сдадут, кому следует, документы и деньги, награбленное Ползуновичем золото, а потом — кто куда. Может случиться, что их направят обратно в родную дивизию. А скорее всего — нет. И разъедутся они и забудут друг друга. И только через годы, за праздничным столом, в компании фронтовиков, кто-нибудь вдруг с грустью в голосе скажет: