Николай Ященко - С отцами вместе

Первой в дверях клуба показалась хозяйка квартиры Анны Васильевны. Старушка оглядела в зале углы, выискивая глазами иконы, и, не найдя их, погрозила квартирантке сложенными для крестного знамения пальцами. Затем посетительница поправила на голове кашемировый платок с яркой цветистой каймой, который, видимо, не часто вынимался из сундука, присела у стены на краешек последней скамьи. Анна провела хозяйку на первый ряд, усадила в самом центре против ящика из-под кирпичного чая, который служил суфлерской будкой. Через несколько минут появились соседи Котельниковых, за ними робко вошли две девушки. На всех праздничная одежда. Уже заняты все места, а люди все подходят и подходят. Анна кружилась по сцене, что-то негромко напевала, обнимала по очереди актеров.

Прозвенел школьный звонок. Никишка, давно ожидавший команды, с гордым видом открыл занавес. Анна низко поклонилась зрителям и сказала, что перед спектаклем объяснит текущий момент. Минут пятнадцать она говорила о событиях в Приморье — кто совершил переворот, что он значит, какие от него могут быть последствия и как относиться к нему трудовому крестьянству…

В это время Прохор Котельников вернулся из леса. Окна в доме не светились, на дверях висел замок. Вышел за ворота, сел на лавочку, покурил. Было совсем темно. Звезды быстро гасли, должно быть, небо заволакивалось тучами. Подул свежий ветер. «Пахнет дождем, — подумал Прохор. — Дай-то бог». На улице еще играли ребятишки. Один из них крикнул: «Тетка Лукерья в клубе представление показывает». Прохор, как был с бичом в руках, так и заявился на спектакль. Пришлось стоять у порога. Шло второе действие. Зрители то громко смеялись, то выкрикивали одобрение или угрозы в адрес героев пьесы. На сцену легко, как уточка, выплыла Лукерья. Ее сразу узнали, стали называть по имени и отчеству. Доморощенная артистка присела к столу и сказала: «Царь ехал на белом коне». В зале притихли. Лукерья помолчала, зачем-то развела руками, повторила сказанное и опять замолчала. В первом ряду было слышно, как Анна подсказывала Лукерье, но она поднялась с табурета и снова произнесла: «Царь ехал на белом коне». Даже неопытные зрители догадались, что происходит неладное, зашушукались, захихикали. Анна сильнее прежнего, уже высовываясь из ящика-будки, подавала Лукерье нужные слова, а та, как завороженная, ходила по сцене и твердила одно и то же про царя, ехавшего на белом коне. Прохор не выдержал, протолкался к самой сцене, взмахнул бичом и закричал на жену:

— Да ты, язви тебя в душу, знаешь еще кого-нибудь, окромя этого проклятого царя?!

Женщина всплеснула руками, тихо ойкнула, скрылась за кулисами. Никишка думал, что так положено по ходу пьесы, и занавеса не закрывал. В зале поднялся невероятный шум. Зрители хохотали, соскакивали с мест. Кто-то, сложив руки рупором, кричал:

— Лукерья, выходи! Не бойся!

Крикуна поддержали:

— Мы тут Прохора пока подержим, он драться не будет!

Лукерья уже выскочила в окно и, не чуя под собой ног, побежала домой. У ворот ее догнали крупные капли дождя.

В суфлерской будке плакала Анна, а за ее спиной зрители шумно обсуждали пьесу и происшествие с Лукерьей. Все для них было необычно, интересно. И вдруг, когда Андрей Котельников уговаривал Анну вылезть из укрытия, над клубом что-то загрохотало, как будто какой-то великан протопал по крыше и рассыпал за собой камни. В следующее мгновение все поняли, что это гром — сильный и раскатистый. В окна из темноты бросилась молния, с порывом ветра ударила дождевая струя. Люди заторопились к выходу. Впечатления от первого спектакля смешались с радостным чувством, рожденным грозой. Она тоже была первая, первая после весеннего сева. Мужчины и женщины бежали по улице, по-детски восторгались дождем, не боясь испортить нарядных рубах, кофт и юбок. Некоторые останавливались, поднимали голову вверх, подставляли лицо небесному потоку.

Раскаты грома удалялись, а дождь все усиливался. «Кругом заморочало, заненастит надолго», — сказал про себя Прохор. Он не торопясь шел к дому, похлопывая кнутовищем по ичигу. Дорога жадно впитывала влагу, кое-где уже блестели лужицы. «Напьется земля досыта», — радовался Прохор. Проезжая днем по полям, он видел потускневшие всходы пшеницы. И только на комсомольской десятине зелень тянулась к солнцу быстрее, чем на других пашнях, была выше и гуще. «Ребята собирались поливать, теперь не надо…» Дед Ефим считает семена пропавшими. Повезти бы его в поле да показать хлеба. Пусть смеются мужики. Прохор дал комсомольцам зерно не взаймы и не за деньги, а так — для почина доброго дела… Еще недавно он обещал снять шкуру с сына Андрюшки, если тот запишется в комсомол, а сейчас молчаливо помогал ему. Прежде слушал Прохор сказки Петухова о том, что будто у комсомольцев отрастают рога и хвосты. Больше не слушает. У мужика своя голова на плечах, и она соображает, куда ведет ячейка молодых. Комсомольцы сделаны из того же крестьянского теста, но на большевистской закваске. И закваска та — добрая, Прохор видит. Обидно, что Лукерья запуталась на спектакле, это он, Прохор, невольно сбил ее. Он же в душе гордился ею. Знал он, что жена по вечерам бегала в клуб на репетиции, да виду не показывал. Еще никогда и нигде так не бывало, чтобы неграмотная крестьянка вышла на сцену перед всем народом, поборола страх в котором жила вечно…

В комнате было душно. Анна распахнула окно в палисадник… Ух, какой дождь! Старая береза принимала холодный душ, сбрасывая с ветвей серебристые брызги. С крыши в бочку, булькая, стекал ручеек. Анна протянула ладони, набрала полную пригоршню воды и освежила заплаканное лицо… Волнение улеглось, можно спокойно все осмыслить… «Еще одну кочку перескочила», — подумала Анна. Кочками она называла трудности и неприятности в жизни. На ее пути они попадались часто, особенно в последние годы… Родилась и росла Анна в уездном забайкальском городке. Не гладкой была дорога в детстве. О первую кочку запнулась в семилетнем возрасте, когда умерла мать. В памяти осталось немного: бледная и худая женщина слабо сжимает пальцы и чуть слышно говорит: «Аннушка моя, Аннушка». На другой день, увидев мать в гробу, девочка убежала к реке и спряталась в тальниковых кустах…

Отец, почтовый служащий, мечтал о том, чтобы дочь вышла в люди. Но понимал это однобоко: «Вырастет дочурка, замуж ее выдам, тут и счастье ее». А девочка еще играла с соседскими мальчишками в лапту и сыщики-разбойники, тайком от отца отправлялась в ночное пасти лошадей, учились ездить на них верхом… Шли годы. Девочка превратилась в девушку, ходила с парнями в кедровник добывать орехи, хорошо стреляла из дробовика и берданы. Вечера и часто ночи проводила за книгами. Любила читать о героях, которые умели служить народу верой и правдой. Роман «Овод» перечитала несколько раз…