Николай Ященко - С отцами вместе

— Трусишка!

Кузе оставалось лишь потереть переносицу.

Знова построил чоновцев, и Прейс объяснил причину своего появления:

— Товарищи коммунары! В Приморье, как вы знаете, собираются черные тучи. Испортилась погода и на границе с Маньчжурией, оттуда участились налеты белых банд на наши села и станицы. Только что получены сведения: бывший семеновский палач, командир конно-азиатской дивизии барон фон Унгерн выпустил из Монголии на нашу территорию своих шакалов. Враги хотят одним комбинированным ударом с трех сторон разбить нас. Но не бывать этому!

— Не бывать! — дружно подхватила рота.

Прейс рассказал о том, что против барона из Верхнеудинска двинуты народоармейцы, к ним примыкают иркутские части Красной Армии. Под Троицкосавском уже начались бои. В пограничных районах, на берегах рек Аргунь и Шилка от бандитов отбиваются местные коммунисты и комсомольцы. Им нужна помощь. Прибайкальские отряды ЧОНа выделяют бойцов. Местная рота должна послать шесть человек. Прейс призывал к спокойствию, пресечению паники, которую сеют малодушные. Вот начальник соседней станции, узнав о нашествии орд Унгерна, все бросил и с первым же поездом укатил в Читу.

— Все бойцы, — продолжал Прейс, — на ночь должны являться в нардом. Возобновляются охрана станции и патрулирование поселка.

Фамилии бойцов, намеченных к отправке в пограничную зону, зачитал Знова. В обеих шеренгах головы чоновцев поворачивались в сторону счастливчиков. Вера искала глазами Федю-большевичка, но раньше увидела Костю. Смутное чувство овладело девушкой, ей и хотелось, чтобы комсомолец Кравченко поехал на границу, и в то же время она обрадовалась, что его туда не посылали. Федя стоял спокойно. Ленька Индеец, конечно, переживал, почему не выделяют таких, как он? Ему еще зимой исполнилось полных пятнадцать, полгода, как идет шестнадцатый. Винтовка не так уж тяжела… Кузя чувствовал локтем Проньку. «Вот с ним бы я поехал на бандитов»… А Пронька не собирался — раз не назвали фамилии, нечего зря голову ломать…

Когда Прейс уехал, Знова приказал командирам взводов начать стрельбу боевыми патронами по мишени… Целясь в пень, Костя представлял себе сбежавшего штабс-капитана. Теперь предохранитель не подведет. И другим чоновцам тоже казалось, что в лесу притаились шакалы барона фон Унгерна…

Теплушку в хвосте эшелона сильно качало. В открытых настежь дверях, свесив ноги, сидели Федя-большевичок и Сеня Широких. Мимо них уплывали назад одетые лесом горы и густо поросшие травами пади. Картины природы не привлекали парней, оба они хотя и далеко отъехали от родного поселка, но в мыслях еще были дома. Разговаривать не хотелось. Федя негромко напевал, шум поезда заглушал его песню. Сеня лишь изредка улавливал слова, а уловив, повторял их за товарищем…

Пыль, постоянный спутник военных походов, вылетала из-под колес вагона, садилась густым слоем на Федины сапоги, на Сенины ичиги…

На много тысяч верст легли рельсы великой Сибирской магистрали. За Читой одна пара стальных ниток потянулась дальше на восток, в далекое Приморье, другая отклонилась вправо и по степям, между голыми сопками, уползала к Маньчжурии. Сидя на верхних нарах, Федя видел в окно то место, где железнодорожные пути разошлись, как разведенные в руках ножницы. Эшелон бежал по левым ниткам, а правые, поблескивая на солнце, ждали своего поезда. Федя еще долго наблюдал за линией телеграфных столбов, уходивших крупными шагами к русско-китайской границе. Уйти бы за ними по Маньчжурской ветке до Китайского разъезда. У Феди есть душевная причина попасть туда… Осенью 1918 года маленький отряд красногвардейцев, окруженный на этом разъезде белыми казаками, вел неравный бой. Телеграфные столбы были свидетелями горячей схватки. Тогда ни один красногвардеец не ушел живым. В степи осталась братская могила, вместе с другими в ней зарыт и Федин отец. Хотелось бы положить на могильный холм букет полевых цветов, запах которых батя вдыхал перед смертью…

Уже скрылись макушки столбов, а Федя все еще смотрит им вслед. Где-то тут близко чужая страна. Дедушка в русско-японскую войну сражался под Мукденом. Когда Федя слышит вальс «На сопках Маньчжурии», ему представляется усатый солдат в фуражке-бескозырке, он лежит в густом гаоляне с японской пулей в сердце. Это дед… Какая она, Маньчжурия? Если иметь в виду не всю страну, а только город Маньчжурию, то Федя бывал там мальчишкой. Когда граница была открыта, многие жители Забайкалья ездили в Маньчжурию за покупками. Перед германской войной мать собиралась на ту сторону и взяла с собой Федю. Тогда мать и сын проезжали мимо Китайского разъезда, не зная, что через несколько лет он станет местом гибели близкого им человека… В памяти от Маньчжурии остались длинные ряды магазинов с яркими бумажными фонарями над входом да бойкие зазывалы, наперебой хвалившие свои товары. Помнится еще дешевая сарпинка. На обратном пути мать подняла у Феди рубашку, обмотала вокруг тела аршин десять этой материи и велела забраться на верхнюю полку. Таможенники не обратили на него внимания… Теперь по улицам китайского города бродят русские белогвардейцы, может быть, и те, которые зарубили отца. В бандах много казаков, бывших жителей приграничных станиц. Прийти с повинной головой к властям Дальневосточной республики они боятся потому, что в свое время участвовали в карательных экспедициях атамана Семенова, их руки обагрены кровью рабочих и крестьян. Но и уходить далеко от родных мест им тоже не хочется. Вооружаясь в Маньчжурии, эти головорезы переходят на русскую территорию, нападают на ревкомы, убивают коммунистов и комсомольцев, отнимают у крестьян скот, продовольствие, фураж. Может быть, и доведется Феде встретиться с ними в бою…

Сеня с закрытыми глазами лежал на нарах и мечтал о Лене. Он простился с ней у церковной ограды. До сих пор в ушах звучали ее горячие слова: «Пускай бьют-колотят, пускай проклинают, а в храме больше петь не буду. Ты, как кончишь воевать, отпиши мне, я все брошу и к тебе подамся, тут нам с родителями не житье…»

Федя отвернулся от окна, попросил у Сени закурить и очень удивился, увидев голубой кисет с красными цветами.

— От нее? — осторожно спросил он.

— А от кого же еще? — ответил Сеня, насыпая зеленуху в подставленный обрывок газеты.

Ночью на небольшой станции ребята выпрыгнули из теплушки. Им предстояло ехать дальше по ветке, свернувшей вправо, к большой реке.

Сретенск стоит на высоком берегу Шилки. Со станции он хорошо виден. В ожидании плашкоута Федя и Сеня устроились на больших камнях, торчавших из земли, и любовались широкой рекой. Какой-то мужик в казачьей фуражке с желтым околышем поживился у них табачком, присел рядом и, прыгая с пятого на десятое, ударился в историю и географию… Здесь, на станции, заканчивается железная дорога. Шилка открывает большой водный путь в Китай. Сливаясь с Аргунью, она образует великую реку двух государств с русским названием Амур и китайским Хэйлунцзян. При всех царях со всей России сгоняли в Сретенск людей в арестантской одежде. Крикливые пароходы, тяжело шлепая колесами, тащили баржи с живым грузом вниз, на Карийскую каторгу. Над рекой звенели песни и кандалы. Для отправки в Петербург доставлялось сюда добытое каторжниками золото, смоченное их потом и кровью. Сюда же прибывали товары из Китая… В 1919 году японцы обстреливали город с горы из пушек прямой наводкой, а годом позднее под Сретенском осколком снаряда был смертельно ранен партизанский вожак, командующий фронтом Павел Журавлев, о котором еще при его жизни были сложены песни…