Юрий Лебедев - Уходящие в вечность

В процессе общения с немецкими ветеранами войны меня все больше интересовала тема облика врага, находившегося по другую сторону блокадного кольца. Волновала также мысль о том, кем был немец, стремившийся захватить Ленинград, где всю блокаду голодала моя мать? Раньше это был такой абстрактный собирательный образ фашиста. Теперь же я стал все больше задумываться над тем, что и немецким солдатам были присущи человеческие черты и поступки. Немецкий солдат стал теперь все больше представляться мне человеком, надевшим военную форму в силу обстоятельств, в основном по приказу. Но одновременно появился новый вопрос: а кто же тогда творил бесчинства на оккупированной территории? Эта тема все больше завлекала меня и не отпускает по сей день, хотя главный вывод для себя я уже сделал. Он заключается в том, что вина – понятие индивидуальное. Обвинение не может быть голословным, оно обязательно должно быть доказанным. Нельзя переносить вину за конкретные совершенные преступления на целые народы, живущие в эпоху тоталитарных режимов, и на армии, в составе которых воют представители этих самых народов.

Несколько лет до этого сопровождал я на диораму немецкого генерального консула Дитера Бодена, человека, не только великолепно знающего русский язык, но и одного из крупнейших исследователей творчества Пушкина в Германии. Помню, как Боден был поражен масштабностью картины, изображающей семь дней (с 12 по 18 января 1943 года) операции по прорыву блокады Ленинграда. Огромное полотно длиною 40 метров с изображением левого берега Невы, показывающее наиболее эпохальные эпизоды преодоления Шлиссельбургско-Синявинского выступа, произвело на него впечатление. Внимательно слушал он и рассказ женщины-экскурсовода, которая при этом многократно употребляла слово «фашисты» применительно к немецким войскам. Бросив взгляд на Бодена, я заметил, как начало мрачнеть его лицо, хотя и не мог понять причину этого. В конце концов немецкий консул не выдержал. Вежливо, но решительно перебив экскурсовода, он заметил, что «фашисты были в Берлине, а здесь находились немцы». Возникла неловкая пауза: все силились понять смысл замечания немецкого дипломата. Получалось, что он как бы оправдывал действия немецких войск, заставлявших умирать от голода окруженных ленинградцев. Видимо, по выражению наших лиц, осознал это и Боден. И тогда мы услышали удивительный монолог человека, чей отец принимал участие в войне. Боден впервые для многих из нас изложил тезис индивидуальности вины и рассказал, как в Германии у послевоенного поколения воспитывалось и продолжает воспитываться чувство коллективной ответственности за преступления, которые исходили с немецкой земли. Это чувство ответственности не сродни осознанию конкретной вины, оно олицетворяет коллективное покаяние. Поэтому в Германии всенародно ежегодно в ноябре отмечается День народной скорби по погибшим в войнах вне зависимости от их национальной принадлежности. Каждый немецкий школьник обязательно в период учебы посещает многочисленные в Германии музеи-концлагеря и там узнает о преступлениях национал-социализма. Обязательным после такого посещения является написание сочинения. Такое всенародное воспитание чувства покаяния является залогом того, что в ближайшее время со стороны Германии не будет исходить угроза войны. Эту спонтанную лекцию немецкого дипломата я помню и по сей день. На многое открыла она мне глаза, и я благодарен тому, что это произошло именно на фоне картины «Прорыв блокады Ленинграда», усилившей своей наглядностью впечатление от услышанного.

В сентябре 2006 года диорама продолжала работать ежедневно с 11 до 18 часов за исключением понедельника. Я старался приезжать из Петербурга с запасом времени, боясь опоздать изза возможных пробок. Первые два дежурства меня как стажера прикрепляли к опытным экскурсоводам. Казалось бы, зачем это нужно было делать: ведь я могу часами рассказывать по теме, которой посвятил уже многие годы, черпая уникальную информацию из иностранных источников, никогда не публиковавшихся у нас. Тем не менее такая практика стала для меня очень полезной. Самым трудным было усвоить методику подачи материала, сделать рассказ логично построенным с учетом аудитории, находящейся в данный момент перед экспозицией. Несколько раз с большим вниманием слушал я объяснения опытного экскурсовода Виктории Самуиловны Орловой. Меня поразило, как она буквально с первых же минут овладевала аудиторией. При этом у нее был свой подход и к молодежи, и к ветеранам, которым она рассказывала как раз то, что интереснее всего им было узнать. Она подходила даже к одиночным посетителям и очень доброжелательно предлагала провести экскурсию.

Получив право на самостоятельное проведение экскурсий, я стал действовать подобным же способом. После каждого дежурства старался делать небольшие записи, которые позже перечитывал и дополнял новыми подробностями. Вот что из этого получилось.

2 сентября, суббота.

Сегодня было мое первое дежурство на диораме «Прорыв блокады Ленинграда». Проводила экскурсии Виктория Самуиловна, я же выступал в роли подмастерья, чтобы лучше войти в тему. После третьего прослушивания ее рассказа посетителям я решился сам провести экскурсию. Видимо, все-таки волновался. Получалось довольно сбивчиво, и я это сам ощущал. Перескакивал с одного эпизода на другой, размахивая электронной указкой по всему 40-метровому полотну. Но тем не менее увидел, что люди слушают с интересом, прощая мои огрехи, видимо, находя их не столь уж значительными. Виктория Самуиловна деликатно дала несколько полезных советов и даже на листочке набросала тезисы типового экскурсионного выступления. И действительно, второй раз говорить было уже легче. Затем последовало третье мое выступление. К шестому разу я вдруг понял, что наговорился вдоволь и хочу отдохнуть. Может быть, тогда я впервые задумался над тем, что профессия экскурсовода не такая уже легкая, как это представляется со стороны.

6 сентября, среда.

По делам был в Кировском районе и заехал на диораму. Дежурила Татьяна Ивановна Коптелова. Мы с ней знакомы уже много лет, вместе открывали выставку фотографий Георга Гундлаха «Волховская битва. Ужасы войны». Оба мы филологи, специализирующиеся на иностранных языках. Она владеет английским, я – немецким. Как раз в этот день подтвердилось, насколько знание языков бывает подчас необходимо в профессии экскурсовода. Я увидел, как Татьяна Ивановна проводила экскурсию на английском языке для какого-то бородача среднего возраста. Заметив меня, тут же подозвала. Оказалось, что это племянник погибшего немецкого солдата, специально приехавший на кировскую землю в поисках Синявинского озера и Келколово, где в августе 1943 года погиб, а затем был захоронен его дядя. Так что экскурсия продолжилась и на немецком языке. Петер Шмидт, так зовут племянника, с большим интересом осмотрел на диораме нашу книжную выставку, которая официально должна была открыться 8 сентября, переписал названия выставленных там немецких книг и пообещал вновь приехать, чтобы продолжить розыски. Оказывается, до сих пор жива сестра погибшего немецкого солдата, то есть тетя Петера. Она по-прежнему не оставляет надежды прояснить до конца судьбу своего погибшего брата. Я же получил удовлетворение, рассказав Петеру, как проходили бои в районе Синявино в августе 1943 года. Таким образом, он как бы проследил последний путь своего родственника по русской земле. Мы обменялись электронными адресами, и вскоре я получил от него первую весточку.