Иван Леонтьев - Тяжело ковалась Победа

В летний полдень напал на него в прорабской зэк с ножом. На счастье, все обошлось мелкими порезами. Леонид отобрал нож и выгнал заключенного. О происшествии не заявил (не хотел затевать дело, свой умысел имел), обвинил в этом бугра и за ЧП с ножом потребовал больший процент от зарплаты. Бригадир тоже был не промах – затребовал часть денег обратно, не желая больше иметь дело. У Леонида все деньги в магазине – бугор это знал. Зашли в тупик: кто кого?

После очередной зарплаты бригадная шестерка сунул старшему прорабу в карман деньги и прошептал: «Держи слово, начальник». Леонид решил обхитрить: снял все со своей книжки и вместе с бригадными деньгами погасил последний взнос. Пригнал машину, поставил ее у приятеля в гараже и оформил отпуск, чтобы в субботу с рассветом рвануть в путь.

Зэки, как волки, провожали его взглядами. Он отвечал им злой, короткой фразой: «Работать надо!»

– В пятницу заказал массовый бетон, чтобы с планом был полный ажур, – рассказывал Алексей Михайлович. – В столовой к нему подскочил посыльный, шестерка, пробурчал: «В котловане не знают, как анкера установить». «Надо сходить, – поделился за столом Леонид с приятелем, – а то напортачат». Домой уже хотел уходить, пора в дорогу собираться, а тут… Из столовой вышел – дождь моросит. Передернул плечами, накинул капюшон и зачавкал по грязи. Думал о скорой женитьбе, о Виктории, о новой жизни…

У кромки котлована в окружении своей братии возвышался бугор. Леонид вплотную приблизился, заглянул в развернутый чертеж – и получил удар по затылку. Его спустили по лотку и хотели завалить бетоном.

Спас случай: на дороге произошла авария. Пока ГАИ разбиралась, к котловану приехали лаборанты набивать кубики и увидели старшего прораба. Они помогли Леониду Никитичу выбраться и отвели его в медпункт. «Упал случайно: дождь», – объяснил он врачам.

В больнице Леонид почувствовал слежку и понял: просто так не отпустят, раз сорвалось задуманное. Неделю он недолежал – ночью тайком выбрался через окно из палаты, взял самое необходимое и с притушенными фарами выскочил из городка.

– Неужели так запросто могли убить? – спросил Юрий Павлович.

– Случалось, бетонировали.

– И не могли найти?

– Кто там найдет? Пока суть да дело, бетон схватывался – взрывать надо было, стройку останавливать… А где конкретно? Кто знал? Все перепахивать? На это никто бы не пошел.

До любимой домчался благополучно.

Вместе с Викторией и ее дочкой объехали всех родных, отдохнули, и загорелось ему всей семьей съездить в погожий день в лес. Все не верилось еще в свое счастье, нарадоваться не мог.

В ту пору дожди теплые прошли один за другим – землю намыло, нагрело, грибы разные народились. И так уж ему хотелось побродить по осеннему лесу, насладиться семейным благополучием! Когда еще выдастся такое? Душа торжествовала. «Не на электричке или на автобусе в давке, а на своей машине», – радовался он. Собачку с собой взяли, чтобы вволю побегала, а то засиделась, бедная, в квартире.

Леонид еще канистру бензина в багажник поставил на всякий случай – мало ли… Раз в поездку собрался, запас должен быть.

Настроение было приподнятое, немного волнительное.

– Отправились раненько, чтобы без всяких помех по городу проскочить. Быстрее в лес хотелось, – вел свой рассказ Алексей Михайлович.

Юрий Павлович представлял, какой счастливый Леонид сидел за баранкой: искоса наблюдал, как собачка лижет Виктории лицо, смеялся больше обычного над потешным случаем у жены на работе. Душа пела от радости, что наконец-то сбылась его мечта. Ветерок освежал лицо. Хотелось летать от счастья…

– Железнодорожный переезд находился на небольшом взгорье. Солнышко выплывало из-за перелеска и слепило глаза. Леонид опустил защитный флажок, передернул скорость, прижал газ и пошел на подъем…

Неожиданно что-то страшно ударило в бок, где сидела Виктория, собачка взвизгнула, ударилась о него, машину опрокинуло и, горящую, потащило по рельсам…

– Все погибли, – сокрушался Алексей Михайлович. – Чудом собачка уцелела. Она прыгала на трех лапках под ногами у людей вокруг искореженной машины и визгливо скулила.

– Это какое-то наказание, – сказал Юрий Павлович.

– Я и говорю, что наказание, но многие не понимают. Думают, случай несчастный.

– Неужели так все и погибли?

– У каждого своя судьба, Палыч. Вот Татьяна, к примеру, после войны больше всех ликовала, когда муж с фронта вернулся. В начале пятидесятых у них родилась девочка – назвали опять Тамарой. Бедная женщина все эти годы терзалась, что обрекла в блокаду старшую дочь на смерть. Совесть, видать, долго не давала покоя. Она всячески угождала своему новому ребенку, баловала – будто искупала вину. Катя завидовала сестре, ревновала, а потом озлобилась на мать.

Девчата выросли, образование получили.

Мужа-фронтовика она похоронила еще при Брежневе, кажись.

Катенька вышла замуж и переехала на Васильевский. Детей им Бог не дал. Она стала увлекать мужа искусством, театром, а потом завела кота, собачку какой-то особой породы, чтобы было чем любоваться и ухаживать за кем.

Тамара осталась с матерью. Родители и дети всегда обременяют. Где бы лишний раз дочь сбегала на свидание: молодая все-таки. Сама-то где-нибудь перехватила бы – и ладно, а для матери надо приготовить, иногда врача вызвать…

Татьяна заболела уже при Андропове. Сказалась, видно, блокада… В больнице долго лежала, потом домой привезли. Врачи прописали очень дорогое, дефицитное лекарство – купить его у них денег не было. Надеялись на Катерину.

Сестры иногда сбегались во время обеда в каком-нибудь кафе.

«Ему все беременность мерещится, – жаловалась Катерина на мужа. – Были мы как-то в гостях, на юбилее у матери моей подруги. А та любит пыль в глаза пустить. В кармане тоже негусто, а на столе бутерброды с красной икрой, осетриной, салаты всякие, колбасы разных сортов, сыры, вина. Десертное было в оригинальной бутылке: дно широкое, к середине перехват, потом резкое расширение, как грудь, длинное горлышко и пробка, вроде как голова. Ну ни дать ни взять – что твоя барыня».

Юрий Павлович рисовал воображаемое застолье и семейный разговор.

«А мой дурак и говорит: “Как беременная”. Что со мной было!.. Зло на лице вспыхнуло. Я вся покраснела, думаю: ну, дурак безмозглый! Стервец недоразвитый! Он так намекает на мою бездетность. “Сдурел, – говорю ему. – Тебе уже бутылка беременной бабой мерещится! Весь вечер испортил”. Он так мне этим досаждает, что я готова первому попавшемуся мужику в объятия кинуться. Иногда просто выть хочется…» – чуть не плакала Катерина.

Сестры жили каждая своими заботами. При очередном свидании Тамара опять начала насчет денег на лекарство. Катя сморщилась: «Сами без денег сидим. Собаке мяса не на что купить».