Федор Абрамов - О войне и победе

12 ноября 1958 года Абрамов уже критикует себя: «Первоначальный замысел – надо ли быть (хоть в потенции) героем, чтобы сыграть героическую роль – никуда не годится. Это иллюстративно». А дальше определяет главную суть рассказа:

«Рассказ о Рогинском – это рассказ о поколении, которое вынесло главную тяжесть войны. Огромная, окрыляющая душу вера и полная неприспособленность к практической жизни. Сильны духом и слабы телом. Силен духом и не готов телом. В этом ведь все дело. Это характеризует Россию накануне войны в целом. Огромный накал чувств, воспламененность духа и полная материальная неготовность. Отсюда колоссальные жертвы в первые два года.

Рогинский в общем-то напрасная жертва. Жертва нашей неприспособленности и неготовности, жертва русской безалаберности и шапкозакидательства. Да, в Рогинском привлекает именно накал патриотических, героических чувств, который характеризовал наше поколение».

Все последующие годы шло углубление социально-философского смысла рассказа, трагических событий Отечественной войны.

«17. Х.1960

Война. Карельский перешеек. Первое пробуждение от сна. Неподготовленность. Фронт. Командует фельдфебель. А где же армия? Где же наши боевые командиры, о которых мы пели в песнях? Нет, не так представляли мы себе войну.

Мысль рассказа: крушение идеализма поколения 30-х годов в войне. Первое отрезвление. И все-таки: красота, великая красота людей моего поколения, чем-то напоминающих юность декабристов, но декабристов (романтиков), вышедших из народа…»

Название рассказа – «Белый конь» – впервые появилось в заметке от 25 ноября 1962 года. Первые варианты рассказа датированы 18 и 19 октября 1967 года.

1 декабря 1971 года появляется вариант концовки: «30 лет прошло с тех пор, как это случилось на хуторе возле маленькой деревушки со странным названием Пицдузи. А у меня перед глазами и сейчас стоит белая лошадь. И стоит Рогинский, стоят мои товарищи по университету (сверстники), которые защищали в 1941 году Родину… И они не стареют. Потому что подвиг не стареет».

В 1975 году Абрамов значительно углубляет рассказ, соотносит подвиги погибших товарищей с современностью. Появляются заметки о Сталине, о докладе Хрущева на XX съезде, о хрущевской оттепели, о праздновании 30-летия Победы. Он возмущался плакатным, облегченным изображением войны в литературе, в скульптурных памятниках. Особенно повергали его в уныние официозные празднования Дня Победы.

Сохранилась черновая запись после одного из писательских собраний, посвященного Дню Победы. Абрамов выступил резко против доклада, в котором уравнивались подвиги фронтовиков и тех, кто вдали от боев читал лекции и писал пропагандистские статьи (Л. Плоткин, Д. Молдавский). Абрамова никто не поддержал, а Молдавский обвинил его даже в антисемитизме. Тогда он и записал: «Так вот для любителей всякого рода спекуляций: Абрамов не антисемит. Он свято чтит память друзей-евреев и ненавидит евреев-ташкентцев, тех, кто отсиживался в войну. Хорошая формула: никто не забыт. Нельзя забывать подвиги. Но нельзя забывать и подлость человеческую, тех, кто отсиживался в войну. Короче, нельзя уравнять подвиг человека жертвующего и подвиг человека, спасающего свою шкуру».

Вспоминая погибших, писатель все чаще и чаще думал о поведении оставшихся в живых.

«19. ХI.1978

Проблема из проблем: выполняем ли мы свой долг перед павшими? Они отдали жизнь, стояли насмерть, а мы? Не разжирели ли? Не переродились ли? Что делаем? Как себя ведем?

Увековечить ребят в мраморной доске надо. Но достаточно ли этого? Самый ли главный памятник павшим?

Главный памятник павшим – наши дела сегодня, наше поведение. Выдержали ли мы экзамен? И не тяжелее ли выдержать проверку жизнью (долгой), чем проверку войной?

И еще: а те, что пали, какими бы они были сегодня? Не такими ли, как мы, живые?»

Набросок от 2 февраля 1979 года свидетельствует, что писатель хотел ввести в повесть разные судьбы сокурсников, хотел показать, что и в нашем поколении были самые разные люди, способные и к подвигу, и к предательству, и к приспособленчеству.

Подтверждение своим размышлениям о нашем поколении Абрамов находил во многих документальных материалах (юношеских письмах, дневниках, стихах), которые публиковались в газетах и журналах. Газетные вырезки и журналы испещрены авторскими пометками, подчеркиваниями, а иногда и комментариями.

На публикации из дневников и писем Кубанова («Комсомольская правда». 1960. 16 окт.): «Вот один из моего поколения! Великий полет в будущее, беспредельная любовь к людям, нравственная чистота и полное непонимание жизни. Итог: убит. Да, по своему идеализму, по своей окрыленности мое поколение не уступало декабристам. А сейчас? Что за поколение растет? Чем живет?»

На статье о поэтах, погибших в войну («Литературная Россия». 1975. 25 апр.): «Читай поэтов нашего поколения и узнаешь душу С. Рогинского. Силой артиста, его голосом говорило и кричало поколение. Неукротимое, яростное, чистое».

На одной из статей, повествующей о гибели молодой девушки, Абрамов подытожил свое отношение к нашим сверстникам: «Какие мы были чистые, возвышенные! Было ли еще такое поколение? Но и ограниченные».

Впервые: Правда. 1983. 17 дек.; Север. 1984. № 10.

Последний рассказ, написанный в апреле 1983 г. после беседы в Петергофе с Е. Г. Михайловой (см. подробнее в кн.: «Воспоминания о Федоре Абрамове» М.: Сов. Писатель. 2000, стр. 107–108.) Последние поправки в беловую рукопись рассказа Абрамов внес буквально накануне операции 11 мая 1983 года.

…красавец доберман пинчер. – Дальше в беловой рукописи было: «…который по семейному преданию доводился чуть ли не праправнуком знаменитому Джиму, воспетому поэтом. Помните: «Дай лапу мне на счастье, Джим»? (Речь идет о стихотворении С. Есенина «Собаке Качалова», однако цитата Абрамовым приведена по памяти, неточно. У Есенина: «Дай, Джим, на счастье лапу мне»).

Название рассказа связано с этим исключенным отрывком.

Впервые в отрывках и под названием «Герой и жертва»: СанктПетербургские ведомости. 1994. 22 янв.

Толчком к замыслу повести послужил рассказ писателя А. Сапарова о неожиданной встрече с приятелем-фронтовиком (военным газетчиком), о его жизненных невзгодах, трагической судьбе.

Под впечатлением услышанного Федор Абрамов в тот же день – 14 ноября 1961 года – сделал пространную запись в записной книжке под названием «Судьба человека». В истории газетчика писателя поразили и фронтовая биография, и увольнение из газеты, и судьба сына, чудом спасенного в блокадные дни, а через пятнадцать лет приговоренного к расстрелу за убийство в драке, и новое увольнение газетчика с работы из-за сына… Подводя итоги, Абрамов замечал: «И, наконец, самое удивительное в этой истории – отец (газетчик), несмотря на все испытания и невзгоды, остался коммунистом. Вот о чем надо писать – широкая тема. Это относится и к тем, кто безвинно просидел в лагерях 18 лет и тем не менее не проклял советской власти. Потрясающий роман из эпохи социализма! И вот как можно было бы начать рассказ».