Федор Абрамов - О войне и победе

Задуманная повесть «Разговор с самим собой» вызревала в русле тех же нелегких раздумий. Причем чуть ли не впервые судьба рядового человека соотносилась с поведением интеллигентов, ответственных за просвещение народа. Недаром писатель вынашивал повесть так долго.

Первый вариант был создан осенью 1963 года. А затем на протяжении пятнадцати лет – до 1978 года – чуть ли не ежегодно появлялись многочисленные заметки, наброски, углубляющие и расширяющие рамки повествования. Если в первом варианте главное место занимала судьба газетчика Анохина, то в дальнейшем Абрамов хотел столь же укрупнить другие фигуры повести. И прежде всего – журналиста-писателя Сойманова, в судьбе и психологии которого отражалась трагедия интеллигентных слоев нашего общества, тех, которые, в отличие от непросвещенных и одураченных лживой пропагандой масс, постепенно прозревали, видели пороки существующего режима, но все-таки шли на компромисс, боясь за свое хоть и мизерное материальное благополучие.

Сойманов предстал бы в повести тоже сложной личностью. Приведу несколько заметок о нем, сделанных Абрамовым в разные годы. «Сойманов – думающий. Но он промотал талант. У него не хватило мужества сражаться за истину». «Он был из запуганного поколения. Он боялся показать жизнь, которую прожил, так, как она была. Выдумывал, подкрашивал, утешал себя тем, что так надо, так требует партия, а партия – святыня».

Именно Сойманов должен был вести в повести «разговор с собой», когда у него пробудились мысль и совесть. «Долго, чуть ли не всю жизнь откладывал этот разговор Сойманов. Но разговор с собой не отложишь – он должен состояться… Разговор с самим собой. К сожалению, запоздалый разговор. Хватит ли у него сил начать все с начала? Объявить войну самому себе. Самую тяжелую войну из всех войн, которые знал человек». Сойманов должен был осмыслять не только трагедию Анохина, но и свою собственную.

Впервые: Знамя. 1993. № 3.

Повесть «Кто он?» или, как иногда называл ее писатель, «повесть о следователе» – наиболее значимое и сложное произведение из задуманного цикла о войне. Разнородный рукописный материал сохранился лишь в многочисленных черновых заготовках, набросках и вариантах.

Заметки – самые разноплановые. Сюжет, судьбы и характеры героев, детали быта и нравов в контрразведке военных лет, служебные и личные взаимоотношения, методы ведения следствия, атмосфера всеобщего страха и подозрительности, чинопочитания, автобиографические подробности из жизни главного героя, его мечты, унижения, сомнения, духовное возмужание. А кроме того – поиски формы повествования, отказ от первоначального чуть ли не детективного построения повести, решение вести рассказ в форме исповеди-воспоминания, чтобы была возможность осмыслять прошлое с позиции умудренного зрелого человека. Таков далеко не полный перечень содержания авторских заметок.

О значимости замысла свидетельствует дневниковая запись 30 ноября 1976 года: «Роман о прошлом и повесть о следователе будут мои лучшие вещи». Роман о прошлом – « Чистая книга» – сомнений не вызывал, это была бы поистине его вершинная вещь. Но повесть «Кто он?». Почему ее так высоко ставил писатель? Ведь к 1976 году были созданы «Пелагея», «Деревянные кони», десятки рассказов, над романом «Дом» он уже работал тогда.

Я хорошо знала сюжет повести о следователе. Федор Александрович не раз рассказывал мне и близким друзьям, как он вел в контрразведке расследование по делу брянского партизана и его жены, как установил их невиновность, добился освобождения. При этом его особенно поразила личность того человека, который был повинен в гибели партизанского отряда, им оказался бывший раскулаченный. Характеры были колоритными, а сюжет – необычен для Абрамова. Но все это не убеждало, что повесть станет лучшей в его творчестве. Тогда я обратилась к сохранившимся авторским записям и наброскам, пыталась в них найти ответ, почему Абрамов так высоко оценил задуманную повесть.

Многие записи-воспоминания носят явно автобиографический характер и позволяют хотя бы отчасти дать истинное представление о работе Абрамова в «Смерше», развеять бытующие кривотолки.

Писатель не раз в заметках подчеркивал невыдуманность, жизненную достоверность и автобиографическую основу повести. Более того, он хотел ввести не только подробности из работы в «Смерше», но и факты из предыдущей жизни. «Да, мощным потоком включить войну, мою военную биографию… Ладога, бомбежки, ранение…» (22.Х. 1976). «Да, герой во многом я. И моя биография: университет, блокада, отпуск, связь с деревней» (27.XI.1976). Но это решение пришло в 1976 году, а первоначально повесть носила более локальный характер.

Заметки к автобиографической фигуре следователя содержат самохарактеристики, которые дают представление о личностных качествах молодого Абрамова. Одаренность, ум, совестливость, простодушие уживались с наивно романтической жаждой успеха и даже с завистью к преуспевающим службистам.

Привожу наиболее интересные самохарактеристики, сделанные в разные годы.

«Умный, но застенчивый парень, стоявший намного выше своих товарищей», «…и я, филантроп с обнаженным сердцем».

Ко мне все обращались за справками. Скажем, война. Новые города. Я знал. История – тоже. Как-то разговорились о царях. Я всех перечислил. Да неужели столько было царей? Или сострили: давно бы надо революцию сделать, не надо бы тогда царей учить».

Не скрывал писатель и тщеславных помыслов автобиографического героя: «хотел подружиться с Алексеевым. Быть прожигателем жизни». «Я завидовал Перову, Кошкареву. Сразу попали на видную работу».

Повесть задумывалась как откровенно исповедальная. На своем примере Абрамов хотел поведать о трагедии военного поколения, которое верило и в догмы социализма, и даже в праведность судов и следствий. Такой самокритичный и исповедально-полемичный характер носит заметка от 22 ноября 1964 года под ироничным названием. «Из моих записок можно подумать, что я подозревал кого-то из моих коллег в преднамеренной жестокости или что я тогда понимал все то, что потом называли бериевщиной.

Нет, хвастать не буду, хотя бы и лестно.

В общем-то, я не задумывался о противоестественности всего этого. Так, может быть, жалость просыпалась свободного человека к заключенному. И только.

И еще мне ужасно не нравились формулы: клеветал на советскую власть и т. д. А человек (в том случае, когда освободили) приехал из колхоза. И сказал: плохо в этом колхозе. Жрать нечего. И я сам знал, что и в нашем колхозе жрать нечего.

И еще в опыте у меня было то, что арестовывали колхозников в 30-е годы. За что?