Лоран Бине - HHhH

Идея, как выбраться из тупика, приходит в голову комиссару Паннвицу, этому стреляному воробью, этому тонкому знатоку человеческой души. Паннвиц исходит из следующего: обстановка террора, которую они, оккупанты, намеренно создали после событий 27 мая, приводит отнюдь не к тем результатам, какие нужны. Нет, комиссар не против террора как такового, он просто отмечает единственную его отрицательную сторону: создавшаяся атмосфера совершенно деморализует тех, кто хотел бы добровольно явиться с доносом. Со дня покушения прошло больше двух недель, и теперь уже никто не рискнет прийти в гестапо и объяснить, что, мол, информация-то у него есть, но до сих пор он колебался, довести ее до сведения дознавателей или нет. Надо пообещать амнистию всем, кто по собственной воле сообщит что-либо по делу, даже в том случае, если они сами были в этот самом деле замешаны, – и сдержать свое обещание.

Франк согласился с доводами комиссара и объявил, что каждый, кто в течение пяти дней придет с информацией, способствующей поимке убийц, получит амнистию. После назначенного срока ему уже не удастся обуздать жажду крови, которой одержимы Гитлер и Гиммлер.

Когда госпожа Моравцова услышала об этом, она сразу же поняла, что означает обещанная амнистия: немцы идут ва-банк. Если в ближайшие пять дней никто на ребят не донесет, донос им больше не будет грозить, а шансы выжить существенно увеличатся. И действительно – как только пройдет назначенный срок, никто уже точно не решится пойти в гестапо. Она думает об этом 13 июня 1942 года, и в тот же день к ней заявляется какой-то незнакомый мужчина, но, никого дома не застав, идет к привратнику и спрашивает, не оставила ли госпожа Моравцова для него портфель. Этот мужчина – чех, но пароля «Ян» он не называет, потому привратник отвечает «ничего не знаю». Незнакомец уходит.

Карел Чурда едва не всплыл на поверхность.

Тетушка Моравцова отправила семью на несколько дней в деревню, но сама не поехала: у нее слишком много дел в Праге. Она стирает белье, гладит, выполняет поручения, бегает по всей округе… Чтобы не привлекать внимания, – во-первых, нельзя, чтобы ее слишком часто видели с большими сумками в руках, а во-вторых, место, где скрываются парашютисты, должно оставаться тайным – она берет себе в помощницы жену привратника, и женщины договариваются встретиться на Карловой площади, где среди толпы и цветников одна передает другой нагруженные сумки. Потом тетушка Моравцова спускается по Рессловой улице, входит в церковь и исчезает. В другой раз обе, и Моравцова, и привратница, садятся в трамвай, но привратница выходит остановки на две-три раньше Моравцовой, оставив на сиденье свои сумки, и тетушка их подбирает. Она приносит в крипту горячие, только-только из духовки, пироги, сигареты, денатурат, чтобы можно было разжечь старенькую спиртовку, и, конечно же, новости из внешнего мира. Все парни немного простужены: в подземелье очень холодно, но настроение у них хорошее. Смерть Гейдриха не стала поводом забыть о Лидице, и все-таки они мало-помалу осознают, какое важное дело сделали. Вальчик встречает тетушку Моравцову в халате. Он, конечно, бледноват, но теперь у него тонкие усики, и они, ей-богу, придают его облику изысканность. Он интересуется, как там Балбес, его щенок. Балбес в полном порядке, отчитывается тетушка Моравцова, привратница доверила его семье, владеющей большим садом. У Кубиша прошли отеки на лице, и даже к Габчику возвращается понемножку его природная веселость. Маленькая община из семи человек организует свою жизнь: они сделали из чьей-то майки цедилку, и им бы очень хотелось варить себе кофе. Тетушка Моравцова обещает раздобыть его. Учитель Зеленка все это время разрабатывает вместе с другими участниками Сопротивления планы возвращения парашютистов в Англию – надо сказать, весьма гипотетические. Операция «Антропоид» считалась самоубийственной, и никто до сих пор и представить себе не мог, что встанет вопрос об отправке исполнителей в Лондон. Для начала хорошо бы вывезти их куда-нибудь в деревню, но гестапо не дремлет, город все еще в состоянии повышенной боевой готовности, и надо подождать. Скоро День святого Адольфа, и, чтобы его отпраздновать (тут следует уточнить, что Адольфом зовут лейтенанта Опалку), тетушка Моравцова собирается найти где-нибудь эскалопы, и еще ей хотелось бы сделать бульон с клецками из печени, рецепт очень простой. Ребята больше не называют пани Моравцову тетушкой, они зовут ее мамой. Семеро супернатренированных десантников, семеро бойцов, приговоренных к бездействию и запертых в сыром подземелье, семеро мужчин, ранимых и уязвимых, как дети, всецело полагаются на эту заботливую женщину. «Надо продержаться до восемнадцатого», – твердит она себе. Сегодня шестнадцатое.

Карел Чурда стоит на тротуаре неподалеку от нынешней пивной «Бредовский двор» и от Оперы, на углу Вашингтоновой улицы и бывшей Ангеловой, которую пражане перекрестили в память о происходивших здесь событиях в улицу Politických vězM, то есть Политических заключенных, и которая тянется от Вацлавской площади до Главного вокзала. Прямо перед Чурдой – внушительное, выходящее на обе улицы здание из серого камня с массивными коваными решетками на дверях, один вид этого здания будит в человеке тревогу, и неспроста. Построено оно было после Первой мировой войны известным чешским предпринимателем, владельцем почти всех угольных шахт Северной Богемии евреем по фамилии Печек для своего частного банка. Однако перед самой оккупацией этот – надо признать, осторожный и предусмотрительный – шахтовладелец-банкир, продав все свое имущество государству, уехал с семьей в Англию. Сегодня, в 2008 году, в этом мрачном доме находится Министерство промышленности и торговли Чешской Республики, но я в сорок втором – и здесь штаб-квартира богемско-моравского, а точнее немецкого, гестапо. Здесь творят свои черные дела больше тысячи сотрудников, а коридоры здесь до того темны, что даже в солнечный день кажется, будто на дворе ночь. Расположенное в самом центре столицы здание оборудовано по последнему слову техники, тут работает своя типография, коммуникации осуществляются с помощью специального почтового трубопровода, пневмопочты, и собственной телефонной станции, так что с точки зрения функциональности оно просто идеально подходит для нужд нацистской полиции, а к тому же еще от банка унаследованы глубокие подвалы со знаменитыми сейфами – камерами хранения, закрывающимися на кодовые замки. Заправляет здешним хозяйством доктор Гешке – молодой штандартенфюрер, при одном взгляде на фотографию которого у меня холодеет кровь: от этого шрама, этой нежной женской кожи, этих безумных глаз, этих жестоких губ, этого косого пробора и подбритых висков… Короче, это одно из четырех пражских владений Печеков само по себе может служить образом нацистского террора в Чехии, и надо набраться хоть сколько-нибудь мужества даже для того, чтобы просто остановиться перед ним. У Карела Чурды мужества хватает, еще бы – он надеется получить двадцать миллионов крон! Ну и потом, надо быть мужественным человеком, чтобы решиться донести на товарищей. И надо хорошенько взвесить все «за» и «против»: нет ведь никакой гарантии, что немцы сдержат слово. Он собирается рискнуть жизнью, он либо разбогатеет, либо умрет. Но Чурда авантюрист. Когда-то именно азарт подтолкнул его к тому, чтобы поддаться вербовке в свободные чехословацкие вооруженные силы. И тот же азарт заставил добровольно вступить в отряд, который готовили для специальных поручений в Протекторате. Однако возвращение на родину не пришлось Чурде по вкусу: в подпольной работе не оказалось ничего привлекательного. Со дня, когда произошло покушение, он жил у родственников, в провинции, в городке под названием Колин, в шестидесяти километрах к востоку от Праги. Правда, до этого он успел встретиться кое с кем из людей, задействованных в Сопротивлении, в числе которых были Кубиш и Вальчик – вместе с ними он участвовал в пльзенской операции «Шкода», равно как Габчик с Опалкой – с этими ему довелось пересечься неоднократно, когда менял в Праге тайные убежища. Ему была – среди прочих – известна квартира Сватошовых, которые снабдили парашютистов одним из велосипедов и одним из портфелей для покушения. А главное – ему был известен адрес Моравцовых. Я не знаю, зачем он заходил к Моравцовым три дня назад. У него появилось намерение предать их тоже? Или, может быть, он пытался возобновить связь с подпольщиками, поскольку от них давно не было никаких новостей? Да нет, ну зачем ему приезжать в столицу, если не ради вознаграждения? Разве не спокойнее в провинции – в живописном городке Колине, где его прятал зять, или в Нове-Глине, где жила его мать? Вообще-то, не спокойнее: Колин в сорок втором году был немецким административным центром, оккупанты собирали здесь евреев из всей Центральной Богемии, и местный вокзал служил железнодорожным узлом для отправки их в Терезинский концлагерь. Стало быть, вполне возможно, Чурда больше не хотел подвергать опасности свою семью – напомню: кроме матери у него была еще и сестра – и вернулся в Прагу, чтобы найти товарищей, которые обеспечат ему укрытие и поддержку… Тогда какую роль сыграла закрытая дверь, перед которой он оказался, придя к Моравцовым? Похоже, тетушка Моравцова его ждала – она ведь спросила у привратника, сообщившего о таинственном госте, не из Колина ли тот приехал. Но когда Чурда постучался в дверь квартиры Моравцовых на Жижкове, никого не оказалось дома… И мы уже никогда не узнаем, почему все сложилось так, как сложилось, была ли тут хитрость, наивность или злая воля… Как бы там ни было, похоже, Карел Чурда принимает решение именно в этот вторник, 16 июня 1942 года. Ему неизвестно, где скрываются его товарищи-парашютисты, но и того, что ему известно, более чем достаточно.