Александр Журавлев - Рассказы о героях

Вторая атака… Самолет Олейника устремился к шоссе, по которому мчались уцелевшие вражеские машины. Летчики поняли замысел командира: надо отрезать пути противнику. Каждый выбрал себе объект для атаки.

Вдруг сердце Николая сжалось от боли. Он увидел, как трасса снаряда, словно гигантская раскаленная игла, вонзилась в самолет командира. За машиной потянулся шлейф густого дыма. Тотчас в шлемофоне раздался голос Олейника:

— Самароков, принимайте команду боем, — а затем яростно, уже в адрес фашистов: — Ну, гады, держитесь, дешево не дамся!

Советский сокол обрушил свою машину на скопление фашистских танков…

Летчики были свидетелями славной гибели командира эскадрильи. Последующие атаки явились суровой местью за его смерть.

…Горько терять друга, с которым вместе воевал, коротал считанные часы фронтового досуга. Но еще тяжелее навсегда лишиться своего учителя, заботливого наставника.

Николай не находил себе места, не мог привыкнуть к осиротевшему топчану в углу землянки, где когда-то отдыхал Олейник. А тут, как назло, установилась нелетная погода. И только чуть приподнялись облака, Самароков попросил у командира разрешения вылететь на свободную охоту.

По сведениям разведки, на шоссе, над которым разыгрался недавно трагический бой, гитлеровцы вновь восстановили движение. Туда и устремился Николай. Вот и знакомый лес, характерный изгиб дороги. Вдоль нее, как и в тот раз, двигалась техника. Но что это? Над колонной два «фокке-вульфа». Не отогнав их, нельзя было приниматься за работу. А драться тяжелому штурмовику с юрким истребителем крайне невыгодно. «Что, запаса прочности не хватило?» — почудился насмешливый голос Олейника. И Николай бросает машину навстречу головному истребителю. Фашист заметил опасность слишком поздно. Кувыркаясь, обволакиваясь дымом, «фокке-вульф» пошел вниз. Другой трусливо скрылся в облаках. А на земле начался переполох. Одни машины прятались под развесистыми деревьями, другие спешили удрать по шоссе. Но везде их настигали меткие очереди пушек краснозвездного штурмовика.

Спустя месяц Николая вызвал майор Савченко:

— Как запас командирской прочности накапливается? — спросил он с улыбкой.

— Практики маловато, — в тон майору шутливо ответил Самароков.

— Что ж, представляется возможность лишний раз потренироваться. Для того и вызвал. Смотрите, — майор развернул карту, — вот здесь, на станции, скопилось много эшелонов противника. Надо их уничтожить, разрушить железнодорожную линию. Станция сильно охраняется с земли и с воздуха. На штурмовку поведете три восьмерки. Вас прикроют истребители. Справитесь?

— Справлюсь, — уверенно заявил старший лейтенант.

— Как будете решать задачу?

Самароков наклонился над картой, немного подумал и стал докладывать.

А к вечеру с аэродрома поднялись двадцать четыре самолета-штурмовика. В воздухе к ним присоединилась большая группа истребителей. Обычно штурмовики на задание уходили на высоте полторы тысячи метров. Самароков приказал удвоить высоту полета. Маршрут выбрал значительно левее города в направлении строго на запад. На линии фронта гитлеровцы, не подозревая об истинных намерениях советских самолетов, пропустили их, даже не открыв зенитного огня. А Самароков, скрывшись из виду противника, развернул свою группу на цель. Когда штурмовики вынырнули из лучей заходившего солнца, предпринять что-либо фашисты, находившиеся на станции, уже не имели возможности. Станция была надолго выведена из строя.

Осенью 1944 года Николаю приказали съездить за новым пополнением. Отсутствовал он почти три недели и догнал сослуживцев уже на польской земле. И конечно же — сразу к своему самолету. Взглянул на него и недовольно поморщился: на фюзеляже красовался большой орел. Не любил Николай всяких украшений.

— Это все работа лейтенанта Кудряшова, — поторопился разъяснить моторист Теплухин.

В кругу друзей Николай увидел и Кудряшова. Тот как ни в чем не бывало улыбался.

— К чему все эти художества? — строго сказал Самароков.

— Ребята, да он еще ничего не знает, — закричал Кудряшов. — Ты же, Николай Николаевич, у нас настоящий орел. Вот на, почитай…

Лейтенант протянул газету. С первой страницы смотрел он, Николай, а чуть ниже стояла подпись: «Герой Советского Союза капитан Самароков Николай Николаевич».

…Свой последний, 120-й боевой вылет Николай Самароков совершил над Берлином.

Вскоре, демобилизовавшись из армии, Николай Николаевич приступил к мирному труду.

1960 г.

Герой Советского Союза

Тимофей Петрович Сафронов

Хозяйство Тимофея Петровича — что заводская лаборатория. Вдоль стен выстроились огромные стального цвета шкафы-инкубаторы. Приглушенно урчат электромоторы, подмигивают сигнальные лампочки. Всюду рубильники, кнопки, циферблаты, распределительные щитки.

— Хотите взглянуть на нашу продукцию? — спрашивает Тимофей Петрович и направляется к одному из инкубаторов.

Через распахнувшиеся дверцы видна стопка плоских деревянных ящиков. Тимофей Петрович выдвигает один из них. Ровными рядами лежат в нем куриные яйца. Но что это? Словно близко где-то сидит невидимый дятел и самозабвенно долбит по дереву: тук, тук, тук. Крайнее яйцо покачнулось, что-то слабо треснуло, и в образовавшейся в скорлупе трещинке появился… кончик желтенького клюва. А немного подальше, совсем освободившись от скорлупы, неуклюже покачиваясь на еще неокрепших лапках, захлебывается в пронзительном писке «всамделишный» цыпленок.

— Сто тысяч вывели нынче таких красавчиков, — с гордостью говорит Тимофей Петрович. — И все равно мало. Колхозам подавай ранний молодняк, а мы не успеваем.

Он выдвигает из инкубатора очередной ящик. В глазах рябит от пушистых желтых комочков. Они смешно покачиваются на расползающихся ножках, трепещут крылышками, воинственно клюют остатки мертвой скорлупы, из плена которой только что освободились, и пищат, пищат.

Тимофей Петрович осторожно берет одного из них и усаживает на широкую, крепкую ладонь. Цыпленок сразу же присмирел, прижался к теплой ладони, уставившись черными бусинками на своего хозяина.

Гляжу я на сильную, мужественную руку Тимофея Петровича Сафронова, и в памяти всплывают другие, суровые и грозные, дни, когда эта же самая рука защищала Родину, беспощадно карая закордонных «гостей» с паучьей свастикой на знамени.