Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны

— Из чего попали в тебя?

— 7.62. Два варианта, либо с пулемёта Калашникова, либо с СВД. Но судя по тому, что сразу очередь была передо мной, думаю, что там пулемётчик сидел.

— А ты ведь был без бронежилета?

— Я ж не ношу его никогда. Я посчитал, что лучше возьму восемь лишних рожков, чем один бронежилет. По весу почти одно и то же, но рожки — они ценнее, чем броник.

— Ну, не всегда, — предположил я.

— Ранили ведь не в грудь и не в спину, а в ногу, — резонно оспорил Захарченко. — Это что, мне тогда «бронесапоги», получается, носить нужно?

Меня вытянули и повезли на «геленике» — это вообще легендарная машина по количеству переделок, в которые она попадала. Едва мы отъехали — как раз были на железнодорожном переезде, — метрах в пяти от нас сзади как шарахнуло: взрыв. У «геленика» подкидывает зад, он мордой в шпалу, у меня аж с ноги жгут слетел. Половина «геленика» в крови. Меня вытащили, а из меня струя крови буквально бьёт. Начинают жгут затягивать по новой, вену искать, чтоб уколоть, а у меня уже всё, никаких вен — двадцать минут после ранения и ни одной вены нету. Я говорю: давай в руку…

С передовой забирала обыкновенная буханка с фельдшером-коновалом. Я на него посмотрел, мне аж страшно стало: он бородатый весь, морда чёрная от пороховой копоти. Говорю: ты где был? Он говорит, что с артиллеристами стоял. Ну, тогда всё понятно. Чумазый такой араб меня спасает, всё в порядке.

На машине с пробитыми колёсами доехали до Алчевска. Беркут, начальник моей охраны, там аж трясся, потому что жене моей обещал, что меня спасёт, и прикроет, а тут такое. Наташка, жена, уже ножик готовила, яйца ему резать. По дороге ещё какую-то дрянь вкололи. Помню, что перед тем, как они мне сделали укол, я с Богом договаривался, что нужно как-то пожить ещё…

— И что ты Ему обещал?

— Всё обещал!.. В Алчевске переложили уже в нормальную «скорую помощь», не в «таблетку», а в реанимобиль. Я уже не помню, пацаны рассказывают: тебя перекладывают, а ты таким жалобным тоном говоришь: «Если бы у меня был сейчас "Стечкин", я бы вас всех перестрелял»… В больницу меня привезли вконец обдолбанного.

Слава богу, сознание я потерял всего два раза. Первый раз в Алчевске, когда меня перекладывали, а второй раз, когда уже привезли в Луганск. Знаешь, из реанимобиля салазки они выкатывают, но что-то валялось на дороге, салазки в парапет — бух! — и я опять вылетел на землю. Снова кровища, шибись оно всё конём.

Перед операцией говорю: последний тяг сделаю, потом на операцию пойду. Врачи начали возникать, а я говорю Беркуту: «блять, сигарету быстро!». Там ещё этот стоял, Лёня, наш бывший министр МГБ [14] Министерство государственной безопасности. — что он там делал, чёрт его знает. Мне Беркут «Мальборо» подкуривает и суёт. Лёня смотрит на нас и говорит: «Вы оба звезданутые на всю голову».

Я покурил, меня в очередной раз переложили, и вперёд.

Потом, уже во время операции, появилась грудь медсестры, четвёртый размер. Она наклоняется, лифчика нет, и ей лет двадцать пять, огонь просто. Что творится, думаю…

— Может, это просто тебе лишнего вкололи? А на самом деле там была старуха Изергиль? — Мы начинаем смеяться, и совсем смешно становится, когда Захарченко завершает свой рассказ: —А потом я открываю глаза и понимаю, что всё-таки попал в ад. Потому что первое, что я увидел после операции, — это лицо Плотницкого. Большое лицо Плотницкого.

…ну, вы видели Плотницкого? Можете себе представить.

Радости было в украинских СМИ: как же, ранили Захарченко, подстрелили главного «сепара» — может, помрёт?!

Нет, не помер.

Но всё равно успокоиться никак не могли от радости. Чем-то надо было компенсировать потерю Дебальцево.

Но потом один из украинских сетевых публицистов, абсолютно замайданный, желающий Донбассу только погибели и ничего больше, вдруг не выдержал и написал: а чего вы радуетесь? Вы знаете, где ранили Захарченко? Целого главу ДНР? Его ранили в бою! Вы можете себе представить, что в бою ранят кого-нибудь, — так писал этот публицист, — из наших? Яценюка? Кличко? Порошенко? Кого из них может ранить? Куда? При каких обстоятельствах? Ему даже отвечать не стали. А что ответишь?

Дебальцево перешло под контроль ополчения 18 февраля.

В тот же день, в одностороннем порядке выполняя Минские соглашения, армия ДНР начала отвод тяжёлой техники.

Могло бы ополчение республик и в этот раз развить наступление? Наверное, да.

Но сложности были, пожалуй, почти те же самые, что и в начале сентября, когда остановились под Мариуполем.

Понятно, что существовали российские договорённости с Меркель и Олландом, и нарушать их было не комильфо; но, быть может, и не это самое главное.

Дело в том, что если 1300 человек штурмовало Дебальцево — значит, это и было основной боеспособной частью ополчения. Да, остальные боевые части стояли на своих рубежах, дабы предотвратить возможное наступление — но всё равно понятно, что на прорыв ополчение могло выделить весьма ограниченное количество бойцов; и бронетехники, кстати, тоже. Можно было гнать украинских силовиков дальше — но как потом закрепляться на захваченной территории? Для этого элементарно не хватило бы не только ресурсов, но и людей. Сначала бойцов, а потом и управленцев.

В отместку за Дебальцево украинские силовики пытались атаковать под Мариуполем, и уже через несколько дней отчитались: взяты несколько деревень.

Всё это были очередные фейки на потребу заинтересованным зрителям: оттого, что деревни находились в нейтральной зоне, там вообще не стояло сил ополчения; собственно, и жителей тоже не оставалось.

Деревни накрыла артиллерия ополчения, и «вэсэушники» с добровольческими батальонами как пришли туда, так сразу и ушли; вот и вся зрада.

23 февраля Захарченко подписал указ о том, что этот день объявляется в республике выходным.

28 февраля состоялся первый съезд движения «Донецкая республика», где 700 делегатов избрали председателем партии, конечно же, Захарченко.

В марте началась посевная и запустили на шахте «Холодная балка» новую угольную лаву.

Всё бы хорошо, но война так и не прекращалась. Просто приобрела чуть иные формы: люди в форме в ежедневном режиме продолжали убивать друг друга — просто чтобы не забывать, как это делается.

Всё это однажды должно будет как-то разрешиться. Потому что так, как оно есть, — не устраивает никого.

Глядя на Донецк, снова и снова удивляешься, а втайне, признаюсь, даже радуешься: как всё-таки мимолётна власть «серьёзных людей», властвовавших тут когда-то.

Властвовали-властвовали, и вдруг настали дни, когда жизнь «серьёзным людям» показалась невыносимой.