Анатолий Недбайло - В гвардейской семье

мастерства, большого напряжения, острого внимания и личной ответственности. В нашем полку этот

боевой порядок не привился. Во-первых, потому, что для молодых летчиков маневр был трудным и

сложным. А во-вторых, — и это считалось главным — потому, что укоренилось мнение, будто при

«круге» чаще бывают потери.

Я тоже до сих пор предпочитал штурмовать врага в боевом порядке «клин» или «пеленг», когда вся

шестерка одновременно, по команде ведущего, пикирует на цель, по его же расчету производит

бомбометание, стреляет и выходит из атаки.

При «круге» все обстоит сложнее: шестерка «ильюшиных» как бы вращается над целью гигантским

колесом, наклоненным к линии горизонта градусов на сорок. Самолеты поочередно, через определенные

промежутки времени атакуют цель и с левым (или правым) разворотом выходят из атаки. Один

штурмовик уходит, а следующий за ним в это время пикирует на цель. Атаки получаются непрерывными.

Своеобразная «карусель» эффективно воздействует на противника в течение 10 — 15 минут, подавляя его

огневые точки, уничтожая технику и живую силу.

Мы внимательно слушали генерала, мысленно строили [59] «круг», представляя себя в составе этого

огромного «колеса».

И вдруг послышался быстро нарастающий гул моторов. Все разом повернули головы в сторону, откуда

наплывал рокот. Но увидеть ничего не удалось — глаза слепило солнце.

— Что за самолеты? Свои или вражеские? Почему не объявляют тревогу?..

Но командующий спокоен. Глядя на приближающиеся самолеты, он улыбается.

— Наши! — определил наконец кто-то.

Вот уже видна шестерка штурмовиков. Она идет плотным, почти парадным строем — «правый пеленг».

Мы даже залюбовались.

Командующий присел на траву и тоже стал наблюдать за самолетами. Вот они уже над нашим

аэродромом. И тут ведущий выполнил крутой разворот, ведомые пошли за ним. А он тем временем

перевел самолет в пикирование и направил его прямо на нас.

Только теперь нам все стало ясно: командующий армией устроил для нас показательное занятие —

продемонстрировал, как штурмовики должны действовать в боевом порядке «круг».

Я пристально наблюдаю за самолетами, кружащими над головой. Все точно рассчитано и подчинено

четкому ритму. Между самолетами — строго установленная дистанция. Переваливаясь с крыла на крыло, они выполняют противозенитный маневр. Спикировав, у самой земли штурмовик выходит из «атаки» и

быстро набирает высоту. Стремительно несущаяся вниз машина, оглушительный рев мотора... А если

еще вступят в действие пушки и пулеметы, если полетят бомбы, понесутся огненные эрэсы?! Да, не зря

немцы называют наши «илы» «черной смертью»!.. Наконец, последняя атака — и штурмовики,

перестроившись в «клин», уходят.

Эта картина поразила всех нас. Мы убедились в целесообразности применения такого боевого порядка. А

генерал Хрюкин сказал на прощанье:

— Верю, что вы овладеете «кругом» и успешно станете применять его в бою.

Так с «круга» начался у нас своеобразный поворот в боевой работе. Теперь каждый еще более тщательно

готовился к очередному вылету на боевое задание, помня, [60] что ему предстоит действовать над целью

самостоятельно, действовать смело, решительно и дерзко.

Последовавшие после «наглядного урока» воздушные бои подтвердили, что наука пошла впрок!

3.

Почти все места в столовой заняты. Ужин в разгаре. Вместе с нами теперь питаются и летчики-

истребители групп прикрытия. Их командиры — старшие лейтенанты А. Бритиков и В. Константинов —

хорошие ребята, надежные товарищи, верные наши друзья. Впоследствии они оба стали Героями

Советского Союза.

Только ступил на порог — слышу знакомый голос Тараканова:

— Анатолий, иди к нам: место есть!..

Сажусь рядом с Николаем. За длинным столом — Бикбулатов, Заплавский, Беда и еще несколько

незнакомых мне летчиков-истребителей.

Все — в веселом расположении духа. Чувствую, наш юморист Александр Заплавский уже позаботился о

том, чтобы у товарищей было хорошее настроение. Неистощимый на шутки, страстный анекдотчик, лейтенант Заплавский был тем человеком в полку, которого не только любили за добрый нрав, но и

уважали за открытое сердце, общительность, а главное, за высокие бойцовские качества. Летал он

прекрасно, воевал отважно.

Я догадался: объектом дружеских шуток был Леонид Беда.

Сам он тоже улыбается. Дело в том, что Леня не вышел ростом. Именно поэтому нет-нет да и

приключится с ним забавная история.

«Беда» с Бедой, рассказывали мне, началась сразу же, как только он прибыл в полк. На складе вещевого

имущества не оказалось офицерского обмундирования и сапог такого малого размера, какой нужен был

для экипировки новичка. И Леонид долго ходил в солдатской шинели и ботинках с обмотками — как

солдат-пехотинец.

Однажды его даже механик «собственного» самолета не узнал:

— Что ты тут без дела шатаешься, солдат! — прикрикнул он на него, когда Беда появился у штурмовика.

Было еще и такое. Как-то под Сталинградом вышел [61] Леонид из боя на подбитом самолете. Да и сам

был ранен. Пришлось посадить машину «на живот» — с убранными шасси — за пределами аэродрома. К

месту посадки послали механика. Вскоре он возвратился. На лице — растерянность, удивление.

Докладывает командиру: самолет сильно поврежден, фонарь заклинило, в кабине пусто, на сидении

лежит парашют, а летчика нет. Услышал это кто-то из летчиков и говорит:

— Да ведь Беда в столовой...

А произошло следующее. Посадил Беда самолет, стал дергать «грушу» — замок фонаря, а он не

поддается. Как выбраться из кабины? Открыл боковую форточку фонаря, просунул в нее голову, плечо, подался вперед — протиснулся и соскользнул на дюраль центроплана. К счастью, ранение оказалось

легким. В санчасти рану перевязали, и летчик наотрез отказался ехать в госпиталь. По пути на КП Беда

зашел в столовую.

Тем временем авиаспециалисты подсчитали: в крыльях, фюзеляже и хвостовом оперении оказалось более

трехсот (!) пробоин. Вот уж поистине прилетел наш Беда на честном слове и на одном крыле — точь-в-

точь, как в песне поется!

Эту историю я слышал от многих летчиков. Рассказывали ее ребята и в присутствии Леонида. Он ничего

не отрицал, только лукаво улыбался.

Легенды — одна забавнее другой — складывались в полку и потом. Но Леонид Беда понимал, что

характер всех этих шуток — доброжелательный: любили его в полку, восхищались его смелостью, отвагой, мастерством. Приходилось только удивляться: сколько в этом «малыше» мужества, неистощимой

ненависти к врагу. Это был летчик самого высокого класса. Его подвиги достойно оценила Родина.