Анатолий Недбайло - В гвардейской семье

однажды, как я просил нашего интенданта купить где-нибудь за любую цену набор ниток «мулинэ».

Догадался Малюк, для кого они предназначались. И вот, возвращаясь из госпиталя и желая хоть как-то

успокоить Катюшу, заглянул он к интенданту, взял у него покупку и вручил девушке, сказав, что подарок

этот посылаю я. И снова я почувствовал, сколько такта, сколько благородства в щедрой душе Малюка!

— А я тебе тоже подарочек приготовила! — продолжала Катюша. — Идем к нам — увидишь.

Мы зашли в общежитие. У подружек сразу же нашлись неотложные дела, Малюк исчез — и мы остались

вдвоем. Катя взяла искусно расшитую небольшую подушечку и протянула мне:

— Это тебе. Твоими нитками вышила. Чтобы хорошо отдыхалось.

— Спасибо тебе, дорогая! От всего сердца — спасибо!

2.

Мое появление в полку было для комэска приятной неожиданностью. Встретившись, мы беседовали до

глубокой ночи. Разговорам, казалось, не будет конца. Кривошлык интересовался подробностями моего

последнего боевого вылета, спрашивал, как лечили меня в госпитале, как чувствую себя теперь.

В свою очередь, я интересовался делами эскадрильи — какие виды боевого применения больше всего

используются сейчас, как входят в строй молодые летчики, все ли самолеты исправны, как работает

технический состав. Рассказал мне Кривошлык и о полковых новостях.

О многом вели мы речь. Одно лишь «приберег» я на завтра: чувствовал, что комэск, как бы он ни был

добр и отзывчив, вопрос этот будет решать без скидок на приятельские отношения.

Утром зашел я к командиру эскадрильи и попросил дать мне контрольные полеты, включить меня в

боевой расчет.

Майор Кривошлык пристально смотрел на меня и молчал. Долго молчал. Но вот он встал, улыбнулся

[112] своей доброй улыбкой, подошел ко мне, положил руку на плечо:

— Как можно, Анатолий? У тебя ведь рука еще в гипсе! Вот поправишься, подлечишься — все, что надо, получишь: и контрольные полеты, и право летать на боевые задания...

Конечно же, комэск был прав. Но я не мог ждать: сердце истосковалось по боевым полетам, рвалось в

бой.

...Уже три дня хожу по аэродрому, обшарил все закоулки. Мои боевые товарищи вылетают на штурмовки, а я провожаю и встречаю друзей. Нервничаю, как никогда раньше.

«Нет, не могу больше оставаться без дела!» — решил наконец я. И направился к командиру полка.

— А, Недбайло! — приветливо встретил меня Ляховский.

— Товарищ гвардии подполковник! — с досадой и надеждой обращаюсь я. — Все летают, бьют врага, а

мне сидеть без дела...

— Ценю порыв. Однако рука-то еще не в порядке? Я заранее подготовил себя к такому повороту и перед

тем, как зайти к командиру в кабинет, затолкал подальше в рукав гипсовую «трубку». Теперь же, вытянув

левую руку, стал демонстрировать Ляховскому, как прекрасно «работает» кисть.

— Ну, коли так — дело другое, — согласился Ляховский. — Разыщите Филимонова и полетайте с ним.

— Есть! — вытянулся я, молодцевато щелкнув каблуками. В этот момент мне хотелось расцеловать

командира, но, к сожалению, уставом такие нежности не предусмотрены.

...Контрольные полеты прошли без замечаний. Заместитель командира полка майор Филимонов,

«вывозивший» меня, остался доволен техникой пилотирования и дал «добро» на самостоятельный вылет.

Все шло хорошо. Мне бы радоваться. Но я испытывал недовольство самим собой. После перерыва

чувствовал скованность, не стало прежней уверенности, машина не была мне полностью подвластна.

«Что это — утрачены навыки, запаздывание реакции?» — тревожился я. Но вместе с тем ясно понимал: сказывается перерыв в полетах. Надо «влетаться», слетать на боевое задание раз-другой — и все станет

на свои места. [113]

Но вот тренировочные полеты закончились, и я снова в боевом строю! Сижу в кабине, жду сигнала на

взлет. Справа, слева — рокочущие самолеты, за штурвалами которых сидят мои славные товарищи.

Чувство радости переполняет меня, я хочу с кем-нибудь поделиться. И по переговорному устройству

кричу Антону Малюку:

— Тезка! А здорово, что мы с тобой снова вместе полетим в бой!..

Малюк отвечает:

— Тепер мы знов покажем фрицам, почем фунт лыха!

3.

Боевая обстановка с каждым днем накаляется. Перед советскими войсками поставлена задача разгромить

крымскую группировку врага. Фашисты стянули в район Севастополя всю действовавшую в Крыму

авиацию и зенитную артиллерию, чтобы надежно прикрыть отход кораблей, увозивших технику, награбленное имущество, продовольствие. Гитлеровское командование меньше всего беспокоилось о

своих людях. Одураченные геббельсовской пропагандой, поверив в бредовые идеи фюрера, немецкие

солдаты тысячами гибли вдали от Германии, на чужой земле.

Многие немецкие солдаты начинали понимать, что они обречены, что идет грозный огненный вал, несущий фашизму отмщение, что этот вал не остановится ни здесь, у моря, ни на полях сателлитов, что

он докатится до самого фатерланда. Час расплаты настал, и надо было держать ответ за содеянное...

Чтобы поднять боевой дух летного состава, вражеское командование издало специальный приказ, согласно которому летчик, сбивший за день два советских «ила», имел право немедленно покинуть

Крым. Кроме того, за каждый сбитый штурмовик выплачивалось вознаграждение в двойном размере.

...Город бессмертной русской славы звал и нас к подвигу, к возмездию ненавистному врагу. Хорошо, что

наш 75-й гвардейский полк действует на этом участке фронта! Мне кажется, что именно здесь можно по-

настоящему проверить себя...

Полк поддерживает наши наземные войска и наносит удары по объектам противника, в частности — по

[114] аэродрому фашистов на мысе Херсонес. Кроме того, нам дали задание топить корабли фашистов в

севастопольских бухтах.

Но чем ближе мы подходим к Севастополю, тем труднее нам действовать. Схватки становятся все

ожесточеннее, бои все упорнее.

Пойдет, бывало, шестерка на задание, а возвращаются один или два самолета. Случалось порой, что

погибала вся шестерка. Недаром ветераны полка говорили, что Севастополь по боевому накалу — второй

Сталинград!..

В один из таких горячих дней здесь, на крымской земле, в моей жизни произошло большое, памятное

событие: меня приняли в партию. На полевом аэродроме, перед очередным боевым вылетом, вручил

начальник политотдела дивизии мне и Николаю Семейко партийные билеты, поздравил нас и пожелал

новых побед.

Я летел на задание и думал о том, сколь высока отныне моя ответственность перед народом, перед

партией, перед вечно живым ее вождем — Лениным. Я как бы снова присягал на верность Родине.