Франц Таурин - Партизанская богородица

Торопиться-то ей некуда. Раньше ночи они не вернутся. Так и так одной весь день в тревоге томиться... Корнюха не в счет. С ним много не наговоришь. Совсем скис парень... Ну а чем она виновата? Сердцу не прикажешь... Если бы вместо Корнюхи дожидался ее в зимовье Саня, бегом бежала бы. Да и бежать ни к чему, просто никуда бы на шаг не отошла... как за малым ребенком ходила бы...

И спохватилась. Ой, глумная, непутевая!.. Увечья ему пожелала?.. Этим ли к себе привяжешь?.. Еще накличешь беду!.. Тут же стала сама себя успокаивать. Он везучий. Не раз слышала, как братан Сергей Прокопьич выговаривал ему: «Не форси, сам на пулю не нарывайся!» А у Саньки один ответ: «Нас пуля не берет!» И верно, не берет. Все лето у Бугрова в отряде воевал. Целый вернулся. За три недели, как из завода ушли, сколько раз в стычках да перестрелках были. Одного его изо всех не только не ранило — не царапнуло. Смеется: «На меня еще пуля не слита»... А вдруг...

Палашке словно въявь привиделось: приносят его, как на прошлой неделе дядю Никифора, и кладут под большой сосной... строго сжаты улыбчивые губы, навек закрыты озорные глаза... и по щеке, возле самого уха, след запекшейся крови...

Сразу ноги огрузли, не оторвать от земли. Господи! Да неужто конца не будет этой междоусобице?.. Так и будут убивать да казнить друг друга, покуда всех мужиков на свете не переведут. Останутся одни бабы — слезы лить да горе мыкать...

Пришла к зимовью Палашка хмурая, сама не своя. Корнюха попробовал пошутить. Палашка не отозвалась, в ответ так глянула, что у него язык к небу присох.

Молчал бы уж! Лежит живой да еще насмехается!

После той ночи, когда Палашка плавала на остров за Сергеем и Корнюхой, и после того дня, когда карательный отряд штабс-капитана Венцеля зверски расправился с арестованными рабочими и в панике поспешно покинул завод, прошло немногим более трех недель. Но когда Палашка перебирала в памяти все, что произошло за это время, то казалось, минули с тех пор не дни и недели, а месяцы, может быть, годы.

Партизан в папахе, перехваченной красной лентой, на ее глазах пристрелил лошадь, волочившую за собой тело Романа Незлобина. Когда он вразвалочку отошел от Сергея и вскочил на своего серка, Палашка хорошо разглядела его. И он заприметил Палашку. В тот же день, к вечеру, когда слобода загудела от разудалых песен подгулявших партизан, он остановил Палашку в проулке неподалеку от ее дома и, не тратя лишних слов, пригласил прогуляться по берегу пруда. Глаза у него были по-хмельному блажные, и ноздри короткого прямого носа нетерпеливо вздрагивали.

Палашка сообразила: убегать нельзя — догонит... и тогда добра не жди, и в доме не укроешься — загородил дорогу.

Она понимающе улыбнулась и сказала невозмутимо:

— Полушалок пойду накину. Ночи теперь холодные.

Спокойно прошла во двор и закрыла ворота на засов.

Обманутый парень раза три принимался стучать в ворота. Потом или надоело стучать, или подвернулась другая забава — ушел.

А назавтра пришел в дом вместе с Сергеем. И нимало не смутился, увидев насупившуюся Палашку, а тут же, не стесняясь Сергея, снова стал сговаривать на ночную прогулку.

— Сеструха, выдь! — велел Сергей.

Палашка вышла в сени, но дверь притворила неплотно.

— Ты вот что, приятель, — сказал Сергей парню. — К этой девке не приставай. Сирота она, а я ей заместо отца. По-хорошему говорю, не приставай!

— Коли по-хорошему, о чем разговор, — согласился парень. — Не одна, поди, девка у вас в слободе. Найдется и на наш пай. Покудова Ваську Ершова не обегают. — И тут же добавил с досадой: — А хороша девка, ей богу, хороша!

Когда Васька Ершов ушел, Палашка спросила братана:

— Зачем ты его в дом привел?

Сергей рассказал, что на заводском митинге образовали совет рабочих депутатов. Его — Сергея — выбрали председателем. А парень этот — Василий Ершов — адъютант начальника партизанского отряда Смолина. И Смолин выделил его в состав совета, чтобы была связь между совдепом и штабом отряда.

Палашка пренебрежительно усмехнулась.

— Значит, и он в совете?

— Да, — подтвердил Сергей и тоже усмехнулся. — Он теперь у меня вроде как военный министр.

— У этого министра одно на уме — девок лапать.

— Девки наши слободские сами не промах, — возразил Сергей, — не приучены отказывать.

— Не все такие.

Сергей засмеялся.

— В семье не без урода. — И, сразу построжев, предупредил Палашку: — Поздно по слободе не ходи. Не этот, так другой привяжется.

— Что же это за партизаны! — возмутилась Палашка. — Ждали их, как бога, а они безобразничать пришли!

— Ждали отряд Бугрова, — сказал Сергей, — а откуда этот свалился, сам не пойму. Спрашивал я командира ихнего Смолина, какого он фронта: шиткинского или тасеевского? Говорит: «Сам по себе!»... Мужик, однако, боевой. Грозится выбить беляков из Братского острога... Завтра выступаем.

— И ты с ними? — встревожилась Палашка.

Сергей улыбнулся.

— Тебя еще уговаривать.

— Ты ж теперь самый главный на заводе. Председатель.

— Слушай сеструха, — серьезно, почти строго сказал Сергей,— ты ведь понятливая у меня. Сама говоришь, самый главный. А главный должен передом идти. Мы у себя совет выбрали. Значит, советская власть. В Москве и Питере тоже советская власть! А в Омске Колчак правит. И по всей Сибири, от Урала и до самого Японского моря, колчаковские генералы да атаманы сидят, душат нашего брата, рабочего и крестьянина. Покудова им шею не свернем, не будет нам жизни. Поняла?

Палашка вздохнула.

— Конца-краю этой войне не будет!

— Будет!

Сергей притянул к себе Палашку. Она по-ребячьи уткнулась лицом ему в грудь. Он ласково потрепал ее по крутому плечу.

— Будет конец, сестренка! Чем веселее воевать будем, тем ближе конец. Вот отвоюемся, жениха тебе найдем, на свадьбе твоей спляшем и станем жить-поживать да добра наживать.

— Тебе бы все токо пересмешничать, братка...

...Через три дня Сергей вернулся с перевязанной рукой. Уходили с ним сорок мастеровых, возвратились после боя под Братском — шестнадцать...

Рабочий взвод принял на себя основной натиск отлично вооруженных и надежно вымуштрованных солдат капитана Белоголового. Партизаны Смолина оказались слабы в бою с опытным противником. Стали откатываться после первого же ответного удара. Тогда Смолин сам вырвался вперед, пытаясь личным примером воодушевить дрогнувших бойцов. И упал, намертво сраженный меткой пулей. Если бы не упорство рабочего взвода, весь смолинский отряд был бы уничтожен в этом бою.

Когда стемнело, отступили по тулунскому тракту. В пути разделились. Рабочие берегом реки Долоновки ушли на завод, остатки разгромленного смолинского отряда уходили по тракту на Шаманово.