Анатолий Петухов - Сить — таинственная река

— Вася!.. — крикнула Танька и махнула рукой в открытую дверь.

Но Гусь уже увидел ее и бежал вдоль состава.

Наконец поезд остановился, и Танька спрыгнула на гравий.

— Ой как хорошо, что ты меня встретил!.. Один?

— Один.

— А Сережка?

— Спит. Хотели будить, да я не велел.

— Чего так?

— Устал. Мы ведь недавно из лесу вернулись…

Они свернули с тропинки на дорогу: спешить некуда, а по тропке идти рядом тесно.

— На охоте были?

— Да. С ночевкой ходили. Вчера еще до свету ушли…

— Ну и как?

— Витька принес двух рябчиков, а я, как всегда, пустой. Зато с каким человеком познакомился!..

— Где?

— Там, за Ситью… Сначала он мне не понравился. Понимаешь, глаза у него слишком уж маленькие, колючие такие и глубоко-глубоко под брови спрятаны… И только когда разговорились, я понял, что это очень простой и открытый человек… Он с Сережкой и Витькой ночевал. Ночь-то долгая! Вот они сидели у костра и разговаривали…

— Погоди. А ты? Разве ты не с ними был?

— Я с вечера далеко ушел и затемнял. Пришлось одному ночевать. Вернее, с Тобкой, с собачкой…

— Ты один ночевал в лесу? — Танька даже остановилась.

— А что?

— Ну как же! Теперь не лето. И вообще… — Она передернула плечами. — Страшно ведь!..

— Ладно, ты слушай!.. Сережка и Витька ему все рассказали: и про Кайзера, и про Пайтово озеро, и о том, как мы сетку на Сити ставили, и как Толька тогда чуть не утонул… Потом он им рассказывал о себе — о своей жизни, о работе. Он егерем работает в бобровом заказнике на Корьюге… Уже в первом часу ночи легли спать. Сережка и Витька уснули, а он — можешь представить! — закрыл их своей тужуркой и сам в одном свитере всю ночь просидел у костра!.. Я-то ничего этого не знал, мне уж Витька, когда домой шли, рассказал об этом. Мне и так-то неловко было, что он сразу мне не поглянулся, а тут просто стыдно стало…

— Как ты, Вася, сильно изменился! — задумчиво сказала Танька. — Помнишь, мы на Май шли, когда ты Сить переплывал?

— Ну, помню, — насторожился Гусь.

— Так вот. Тогда я чувствовала себя взрослой и намного старше тебя, хоть мы и ровесники. А теперь мне кажется, что ты старше… Тогда ты был ну мальчишка мальчишкой! И мальчишка-то глупый. Только не обижайся!.. Наверно, это потому, что ты уже знаешь, как будешь жить дальше, что будешь делать…

— А ты? Разве не знаешь? Кончишь училище и поступишь в медицинский институт.

Танька отрицательно тряхнула головой.

— Нет. После училища я буду работать… И знаешь, я хочу попроситься домой, в наш медпункт. — Помолчав, она добавила: — Поближе к Сити…

На дороге уже смолкли разрывы бомб, а Ленька все бежал и бежал, перепрыгивая через валежины, продираясь сквозь жесткие, переплетенные сучья деревьев. Ему нужно было уйти как можно дальше, чтобы никто не мог догнать, разыскать, вернуть. И тогда сбудется тайная мечта, о которой знали только самые близкие друзья — Славик и Сашка.

И вдруг Ленька вспомнил компас! Где компас? Он остановился, тяжело дыша, торопливо ощупал карманы куртки. Пусто! Ну да, компаса нет, он еще вчера выложил его в рюкзак, где под одеждой хранились драгоценные припасы сухарей, сахару, соль и спички. А рюкзак остался в машине…

«Ничего, пойду по солнцу», — решил он и посмотрел на небо. Но мглистое, без единого просвета небо, казалось, повисло на вершинах этих огромных деревьев. Если бы не деревья, серая мгла, наверно, опустилась до самой земли…

Босой, без кепки, в выгоревшей куртке и спортивных шароварах, порванных на колене, он долго стоял среди исполинских деревьев, раздумывая, куда, в какую сторону идти.

Колонна эвакуированных двигалась на восток со стороны Лодейного поля. Прыгнул он из машины через правый борт. Значит, север должен быть за спиной, там, где проходит дорога, а идти нужно на запад. Поколебавшись, Ленька свернул вправо.

Он знал, что сейчас его ищут. Машины, может быть, простоят до самого вечера. А потом Славик и Сашка не стерпят и нарушат клятву. Они скажут: «Леньку искать нечего. Он убежал на фронт». И пусть скажут! Это даже лучше. По крайней мере, все будут знать, что Ленька Егоров сбежал не от страха, когда завыли фашистские самолеты и вздыбилась от разрывов земля, — он ушел на передовую…

Сейчас Леньке совсем не было страшно в этом диком глухом лесу. Может, потому, что лес с его таинственной жизнью, зеленой пахучей прохладой, голубизной озер и темными омутами речек он полюбил еще в ту пору, когда в родном селе Калинкине никто из ребятишек и не думал о войне и радио не передавало сводок Информбюро. И фронтов не было. Но был отец. Были костры в синих ночах. Были туманные, росные утра на заветных лесных озерах. Были пахнущие хвоей шалаши на тетеревиных токовищах. И все — с отцом. И все это оборвала война.

И потом, когда с фронта в самом начале войны пришло страшное известие о гибели отца, Ленька с неотразимой ясностью понял, что счастье детства ушло безвозвратно и то, что было, никогда не повторится.

Рыдала мать, безутешно плакали младшие сестренка и братишка, а Ленька спрятался в кладовку, где висела охотничья и рыбацкая одежда отца, прижался к суконной тужурке, от которой знакомо пахло дымом костра, лесом и еще чем-то особенным, отцовским, и так стоял, потрясенный жестокостью тех, кто отнял у него самого дорогого человека — человека, без которого невозможно жить. И высшей несправедливостью жизни казалось ему, что отец уже не вернется домой и не наденет вот эту тужурку. И голоса его Ленька тоже никогда не услышит…

Тогда он впервые осознал и почувствовал своим сердцем, насколько жесток и беспощаден враг, насколько несправедлива война. И он понял, что незачем жить, если не бороться с врагом, если не помогать Красной Армии скорей победить фашистов.

А осенью, в один из воскресных дней, когда Ленька вместе с ребятами своего седьмого «В» класса ушел на завод помогать рабочим, прямым попаданием бомбы был разнесен в щепки родной дом. Так погибли мать, брат и сестра.

Леньку определили в детский дом, но в первую же ночь он попытался бежать на фронт. Побег не удался: задержали за городом и вернули обратно. Потом еще три попытки, и тоже безуспешные. Когда детдомовцы стали готовиться к эвакуации, Ленька рассказал своим друзьям Славику Манойлову и Сашке Овчинникову план нового побега, заранее взяв с них клятву, что они никому не скажут ни слова.

— Ну что вы будете в тылу сидеть? — запальчиво говорил Ленька. — Бежим вместе! Нас повезут в открытых машинах. На полном ходу махнем через борт — и в лес. И никто нас не найдет!