Софья Черняк - Луч во тьме

И вот этот рыжий. Неужели и впрямь — гестаповец, которому поручено выследить тех, кто вредит гитлеровцам? Как это проверить?

Старик внимательно следил за рыжим. Очень уж подозрительный тип. Ходит к Лидке Малышевой… Кто она, эта молодая красивая бабенка? Почему поселилась возле завода?

Сразу же после работы старик запирал свой склад и прохаживался по заводскому двору, ко всему присматриваясь. И вот то, что он увидел вчера, его очень взволновало.

Уже настал комендантский час, когда показаться в городе равносильно самоубийству. (Петр Леонтьевич собственными глазами видел на Крещатике труп с приколотой запиской: «Он ходил по улице в 18 часов 10 минут».) У завода остановился автомобиль. Из машины вылезли двое. Один — высокий, рябоватый, стройный, хорошо одетый, с синей нарукавной повязкой, какую носят работники «рейха», имеющие право ходить по городу круглые сутки. А рядом с тем паном… Кто бы вы думали? Рыжий!

Петр Леонтьевич непременно расскажет Кочубею об этом рыжем, ибо ясно, что он водится с гестаповцами.

Вечером Тимченко все и выложил Григорию. Кочубей внимательно слушал.

— Говорите, на Василия Загорного похож? Вот и спросите Василия: «Рыжий, случайно, не доводится тебе братом?» Непременно спросите, а дальше видно будет.

Петр Леонтьевич так и сделал. Вопрос заведующего складом встревожил Василия. Он посмотрел на старика и сказал:

— А как же, — брат родной… Разве ты не знал, что нас, всех братьев Загорных, шестеро и сестер трое. А рыжий Борис работает инженером.

— Инженером? Странно! С чего это инженер возле проходной торчит, а?

— Тебе-то что, старый черт?! Ну, беги в гестапо и выдай брата, — набросился на него Василий.

— Дурак ты, вот что, — спокойно бросил Петр Леонтьевич и ушел, а сам подумал: «Посмотрим, что же дальше будут делать эти братья? Если рыжий честный парень, непременно испугается, что им заинтересовались, и скроется куда-нибудь. Ну, а если это гестаповский прислужник, наплевать ему на то, что какой-то Петр Леонтьевич интересуется им».

Проходит день, второй. Старик глядит — рыжего в самом деле не стало, словно сквозь землю провалился. Значит, испугался!

Как-то приходит на склад Василий:

— Здоровеньки булы, Петр Леонтьевич! Просьба к тебе. Только не знаю, как и сказать… Семья у меня, понимаешь, — трое детей, да еще чужому человеку приют дал, а работаю один. Поддержи, век благодарен буду. Дай бутылку машинного масла, на хлеб обменяю…

— А почему же тот человек, что у тебя живет, не работает? — спросил Тимченко, а про себя подумал: «Пришел парень проверить, кому я служу — нашим или немцам… Вижу тебя, дорогой, насквозь, словно тот стаканчик».

— Почему не работает? — почесал затылок Василий, затем наклонился к старику и зашептал: — Коммунист он, этот человек, — вот почему.

— Ничего я не слышу, что ты там шепчешь… А насчет масла — подумаю. Зайди дня через два.

Когда Петр Леонтьевич рассказал об этом Григорию, тот воскликнул:

— Дайте ему масла, непременно дайте! Мне кажется, братья Загорные — наши люди. Смелей знакомьтесь с ними. Я убежден, они хотят привлечь и вас к делу. Им нужен ваш склад, разве вы не понимаете?

Через два дня Василий Загорный пришел на склад к Тимченко. Для него была приготовлена бутылка масла.

— Может, твоему коммунисту еще что нужно, приходи… — сказал старик, прощаясь с Василием.

Но Василий больше не приходил. Это беспокоило Тимченко. «Неужели боятся меня?» И он сам пошел на контрольную. Выбрав минуту, когда, кроме Василия Загорного, там никого не было, он вытащил из кармана кусок мыла и буркнул:

— Передай жене, в хозяйстве пригодится.

В тот день старик долго не закрывал склад. Ему казалось, что кто-то должен к нему прийти. И дождался: скрипнула дверь, на пороге появился Василий.

— Вижу, дед, ты честный человек, наш. Тебе можно сказать: тот коммунист, что у меня живет, — мой брат Борис.

— А я и сам уже догадался. Что же вам от меня, ребята, надо?

— Борис хочет к тебе прийти.

— Что ж, пускай приходит.

Рыжий не заставил себя долго ждать: пришел на другой день. Он крепко пожал старику руку:

— Спасибо, отец, что поверил мне.

— И тебе спасибо, что мне поверил. Наведывайся ко мне…

Кочубей решил встретиться с Борисом Загорным. Всех волновала эта встреча — и братьев Загорных и Григория, но больше всех нервничал Петр Леонтьевич. «А что, если я навел на Григория гестаповских холуев?» От этих мыслей больное сердце сжималось, трудно становилось дышать.

Тимченко пришел на свидание первым.

Скверик возле Владимирского базара замело снегом. Словно белой скатертью покрыты давно неметеные дорожки. Угасал мартовский день. Притихший город как-то сразу погрузился в темноту. А снег сыпал и сыпал…

Пять часов вечера. Условный час. Тимченко заметил Кочубея, который медленно вышел из переулка. Сердце Петра Леонтьевича сжалось еще сильнее: «Не последняя ли это прогулка Григория?»

Невысокий, бойкий Борис Загорный выскочил неожиданно, словно из-под земли. Он шел, размахивая руками.

Петр Леонтьевич видел, как молодые люди поравнялись, что-то сказали друг другу и пошли вместе по направлению к заводу. На этом задание старика кончалось, он мог идти домой, но ноги сами несли его за Григорием и Борисом. Хотелось окончательно удостовериться, что все в порядке, что Кочубея не схватят гады, подосланные Загорным.

Молодые люди остановились возле завода, попрощались и разошлись.

Старик облегченно вздохнул и, опираясь на палку, побрел домой.

Лида Малышева тяжело опустилась на стул и мокрой рукой вытерла вспотевший лоб. Из зеркала, висевшего на стене, на нее глядело чужое лицо. Да, потускнела Лидина красота. Молодая женщина снова посмотрела в зеркало и, показав язык своему отражению, рассмеялась. Только бы победить Гитлера, тогда и щечки вновь розовыми станут и глаза повеселеют, а пока что… Лида порывисто вскочила и бросилась к большому котлу, из которого с шумом вырывался вонючий пар. Хоть бы в этот раз не переварить мыло. Очень хотелось спать. Ведь только сегодня вернулась она из села, куда ходила менять мыло на продукты. Такая у нее работа. Надо товарищей подпольщиков кормить, белье им стирать.

Трудное на этот раз выдалось путешествие. Дважды останавливали ее полицаи, перетряхивали узел, должно быть, искали листовки. Листовок, конечно, не нашли, а два бруска мыла отобрали, хоть бы оно им боком вылезло.

Лида медленно помешивала палкой в котле. Вдруг в дверь тихо постучали. Чужой?

«Ямщик, не гони лошадей…» — запела Лида, медленно поворачивая ключ.

Перед ней стоял высокий мужчина. Он улыбнулся, его зеленоватые глаза блеснули. Но Лиду не оставляло чувство тревоги: она уже видала полицаев, которые вот так же ласково улыбались, а затем расстреливали людей.