Борис Крамаренко - Плавни

Андрей насторожился:

— Кто же этот человек?

— Ты.

Андрей ожидал этого ответа — и все же он подействовал на него, как удар. Он весь сжался, и в глазах его председатель прочитал растерянность и тревогу. Андрей хотел что–то возразить и не мог. Наконец он овладел собой, и лишь под левым глазом у него сильно билась синяя жилка.

— Вы отнимаете у меня бригаду?

— Так нужно, Андрей.

— Это — решение бюро? — Он не терял надежды, что есть еще кандидатуры, что бюро только выбирает и могут послать кого–нибудь другого.

— Да, Андрей, так решило бюро.

Андрей тяжело поднялся, но, почувствовав сильную боль в сердце, побледнел и снова опустился в кресло.

— Хорошо… Если так… я еду.

— Партия знает, Андрей, куда посылает тебя. Мы

уверены, что только одна смерть помешает тебе выполнить это важнейшее задание. Иди, отдыхай. — Председатель посмотрел на часы. — А в семь часов приходи на бюро, вместе обсудим предстоящую тебе работу.

2

Теплым весенним вечером возле дома Семена Хмеля остановился всадник. Его взмыленный кабардинец, видно, проскакал не один десяток верст и теперь, тяжело дыша, нетерпеливо тянулся к воротам. Всадник перегнулся с седла и постучал рукояткой плети в окно.

Хлопнула дверь, и во дворе показался Хмель. Подойдя к забору, он с любопытством поглядел сперва на лошадь, потом на всадника. На его лице видны были изумление и радость.

— Товарищ Семенной! Андрей!

Всадник засмеялся.

— Узнал, старина? Принимай гостя. — И Андрей легко спрыгнул с седла.

Пока Хмель возился с лошадью, Андрей достал из колодца ведро холодной воды и, фыркая от удовольствия, мыл голову. Выплеснув остаток воды на грядку лука, он оглянулся, ища, чем бы вытереться. Позади него уже стояла черноволосая, похожая на цыганку девушка с расшитым полотенцем в руках. От удивления Андрей забыл, что с его головы течет вода. Он выпрямился и с нескрываемым восхищением смотрел на девушку.

Черные глаза Наталки заискрились смехом, потом дрогнули ее ярко–красные губы, обнажив два ряда белых мелких зубов… Наконец, вся она наполнилась таким неудержимым весельем и так звонко, заразительно расхохоталась, что и Андрей невольно улыбнулся. Он стоял перед ней с засученными рукавами нижней рубашки, с мокрой головой — и все не мог оторвать от нее глаз. Наталка перестала смеяться. Бросив ему на плечо полотенце, она убежала в хату.

— Что, хороша?

Андрей посмотрел на подошедшего Семена Хмеля и, очнувшись, принялся вытирать голову.

— Сестра?

— Да.

— Красавица у тебя сестра, Семен.

— Уже невеста… От женихов отбоя нет.

— Еще бы!

— Ну, пойдем, Андрей, в хату, поснидаем. Небось в дороге проголодался?

— И то пойдем. С утра не евши.

Андрей стоял перед зеркалом и Наталкиным гребнем расчесывал волосы. Семен Хмель суетился, помогая сестре накрывать стол в зале. Поставив на вышитую скатерть две стопки, он слазил в погреб и принес оттуда бутылку кишмишового самогона.

— Ну, Андрей! Сидай, выпьем за твое здоровье и твой приезд.

Друзья сели за стол — и Хмель налил стопки до краев. Оба выпили и принялись за еду. Съев десятка два вареников с творогом, Андрей вытер полотенцем усы и губы, потом посмотрел внимательно на Семена. Тот почти ничего не ел. Андрей только сейчас заметил темные круги вокруг его глаз и горькую складку у рта.

— Чего же не похваляешься, друже, своей сотней, чего ж не расскажешь о делах своих?

Хмель нахмурился и гневно отшвырнул от себя вилку.

— Нема у меня, Андрей, больше сотни. А дела такие, что не стоит о них и казать…

— Как нету сотни? Выбили?

— Отняли… — с трудом выговорил Хмель.

— Как отняли?! Запил?!

Хмель с обидой посмотрел на Андрея.

— Эх, Андрей, Андрей! Ничего ты не знаешь. Воюете там, на фронте, а здесь у вас последний хлеб отбирают… Баб беременных да стариков расстреливают.

Андрей с удивлением заметил, что по давно не бритым щекам Хмеля текут крупные слезы. Наталка, увидев, что брат плачет, всхлипнула и выбежала из хаты, хлопнув дверью.

— Эх ты, казак! Нос утри! — рассердился Андрей. — Да расскажи толком, что тут у вас делается. Тебя за что сняли?

— Заложников отказался расстреливать… А как их, Андрей, расстреливать, ежели они в заложники не куркулей, а голь перекатную набрали?

Андрей почувствовал, что озноб пробежал по всему его телу, как всегда у него бывало перед самым сильным припадком гнева. С трудом совладев с собой, он почти спокойно спросил:

— Кто их расстрелял и по чьему приговору?

— Судили — комбриг, командир комендантской роты и начальник гарнизона. Расстреливала же комендантская рота, Васька Бугай ею теперь командует. Мои хлопцы… отказались…

— Васька — это лавошников сын, прапорщик?

— Он.

— Кто же его командиром поставил?

— Начальник гарнизона.

— А кто приговор утвердил?

— Председатель ревкома отказался, так военком сам утвердил.

— Чего же председатель партячейки смотрел? Чего же все коммунисты рты позавязывали?

— Посадили в подвал председателя ячейки. И четырех коммунистов посадили. Обвинили в сочувствии бандитам. Меня тоже хотели было посадить, да только хлопцы мои заступились, не дали.

— Жаловался?

— Ездил в Ейск. Да что — там и слушать не хотят. «За бандитов, говорят, просишь?! Вместе с ними, верно, пьешь?» Это я‑то с бандитами пью!

— В Ростов писал?

— Нет. Хотел в Москву… Ленину, да писать–то я не дюже умею, не решился.

— Хлеб, говоришь, забирают?

— Дюже берут. Под чистую.

— Кто же тут главный?

— Кто его разберет? Вроде начальник гарнизона.

— Кто такой?

— Есаулом был, а так, кто его знает…

— А по–твоему?

— Сволота! — Хмель сплюнул. — Продкомиссар тут еще есть, вместе с военным комиссаром пьянствуют.

— Сколько в твоей сотне сабель?

— Семьдесят.

— Есть среди твоих людей, кого бы командиром можно назначить?

— Есть! Командир третьего взвода, Павло Бабич, боевой командир, и казаки его дюже уважают.

— Хорошо. Назначь его завтра приказом по гарнизону командиром конной сотни. — И, видя недоумение и растерянность на лице Хмеля, Андрей усмехнулся. — Забыл я сказать тебе, что прислан сюда председателем ревкома и комиссии по борьбе с бандитизмом. Так вот… назначаю тебя начальником гарнизона и… ежели замечу хоть раз пьяным, исполосую плетюгами, как собаку… Ладно, ладно, знаю, что скажешь… Иди, зови коммунистов, на которых положиться можно, да из партизан кое–кого, и Бабича покличь. Да чтобы тихо, понял?

— Понял, Андрей, иду.

Хмель, с просиявшим лицом, схватил папаху и опрометью выскочил из комнаты.

Андрей посидел еще немного за столом в раздумье, потом встал. «Ладно. Послушаем, что коммунисты говорить будут, а завтра…» Не успев продумать свою мысль, он заметил Наталку, стоявшую у порога.