Борис Крамаренко - Плавни

— Лежи, тебе нельзя двигаться. Скоро в станицу приедем. — Но сознание, на миг вернувшееся к Тимке, снова покинуло его, и он уже не видел, как к линейке подъехал Щурь и, весело разговаривая о чем–то с Семенным, поехал с ним рядом.

6

Андрей сидел в зале за столом и пытался читать книгу. Он не спал этой ночью, и хотя уже начинался мутно–серый рассвет, спать не хотелось. В ушах еще стоял прощальный салют над могилами погибших и Наталкин истошный крик.

Сейчас она дежурит у постели Тимки, а Андрей один со своими думами сидит в опустевшей Хмелевой хате. Он всего полгода прожил здесь, но как много пережито. Скольких новых друзей нашел он тут и скольких потерял в боях с врагом!

С Наталкой он так и не объяснился. Теперь она, очевидно, совсем уйдет из этого дома, и он, Андрей, останется совсем одинокий… как в тот день, когда узнал о смерти жены.

Во дворе залаяла собака и раздался стук в ставню. «Наталка пришла! Почему же она не идет во двор?» Андрей выскочил на крыльцо и поспешил к воротам. На улице, у забора, стоял гарнизоновец с конем в поводу. Он протянул Андрею свернутый вчетверо телеграфный бланк:

— Телеграмма, товарищ председатель. Только что со станции доставили.

Андрей отпустил казака и пошел в дом. В зале он развернул и прочитал телеграмму:

«Староминская Семенному

Ваша бригада прибыла польского фронта мое распоряжение тчк Срочно выезжайте Каховку принимать командование бригадой тчк

Командующий Южным фронтом Фрунзе».

Андрей с минуту постоял в раздумье. Потом подошел к койке и вытащил из–под нее вещевой мешок.

Тимка бредил весь день и всю ночь. Под утро он стих и вскоре заснул. Возле его постели почти неотлучно сидели мать и Наталка. Когда Тимка заснул, мать уговорили прилечь, и на ее место присела Поля.

Она с участием взглянула на измученное лицо Наталки и обняла ее за плечи.

— Ты бы прилегла, Наталка. Совсем извелась за эти дни. И даже слез у тебя нет. А ведь поплакала бы, куда легче бы стало…

Наталка не ответила.

— Гордая ты очень, — вздохнула Поля. — За весь день крошки хлеба не съела. А ведь мы тебе не враги. Тимка поправится… к нам совсем перейдешь.

Наталка освободилась от объятий Поли и встала.

— У меня свой дом есть… в чужой не пойду. — И, заслышав с улицы знакомый стук колес ревкомовской тачанки, оживилась.

— Дядя Андрей приехал! — Она хотела бежать ему навстречу, но Андрей уже входил в кухню. Он тихо спросил про Тимку и, узнав, что тот спокойно спит, сказал обрадованно:

— Ну, вот и хорошо! — Потом поздоровался с Полей и повернулся к Наталке: — Получил я, Наталка, телеграмму. Отзывают меня на фронт… — Он хотел сказать, что уже уезжает и зашел к ней проститься — и не мог, испуганный меловой бледностью ее лица. В эту минуту она ему показалась снова девочкой–подростком, — так растерянно и беспомощно взглянула она на него. Хотелось подхватить ее на руки и прижать, словно ребенка, к груди.

Андрей с трудом овладел собой и улыбнулся:

— Ты не огорчайся, Наталка… Я скоро вернусь и… обязательно буду на твой свадьбе.

Он встретился с ней взглядом и помял, что этого говорить не следовало. Но тогда надо сказать другое… сказать, что он сам любит ее, а есть ли у него на это право? Ведь тот, другой, спасший ему жизнь юноша, что борется вот сейчас со смертью в соседней комнате, имеет на нее больше прав, чем он.

Поля, с любопытством разглядывавшая Андрея, вышла в зал. На дворе стало уже совсем светло, и лишь п кухне от прикрытых ставен был сумрак, сгущающийся по углам. Андрею уже пора было ехать. Надо ведь еще созвать бюро ячейки, потом — всех членов ревкома и передать дела. Наталка стояла возле него, опираясь на стол и опустив голову.

— Наталка!

Она молча взглянула на него. Он взял ее за руки и привлек к себе. Сказал глухо:

— Тимка не просто перешел к нам. Он решил участь боя и спас мне жизнь.

Наталка оцепенело молчала.

— Мне пора, Наталка. — Андрей обнял ее и поцеловал в губы. — Кончатся бои на фронте, я вернусь, Наталка. Непременно вернусь.

Она пошла провожать его до ворот. Когда тачанка тронулась и Андрей оглянулся, он услышал ее задыхающийся от волнения и нахлынувших слез голос, который не могли заглушить ни колеса тачанки, ни конский топот:

— Я буду ждать вас, дядя Андрей! Буду ждать!