Борис Крамаренко - Плавни

— Сотня! Ко мне!

Дело, несомненно, кончилось бы свалкой между офицерским взводом и второй сотней, если б не пришел в себя войсковой старшина. Поняв, что дело зашло далеко, он сразу замолчал и повернул коня в сторону от Шпака.

Тимка ехал позади сотни. Ему жаль было подхорунжего Шпака — ясное дело, по приезде на хутор ему грозит большая неприятность. И все же Тимке было досадно, что спор не кончился дракой. «Вырубить бы без остатка всех их, собачьих сыновей!» — со злостью подумал Тимка, оглядываясь на офицерский взвод.

…На ночевку отряд расположился в большом казачьем хуторе, разбросанном по берегу речки.

Тимка, Шпак и сотенный трубач заняли хату в центре хутора. Поужинав, Тимка разрешил трубачу отлучиться на часок погулять, а сам пошел посмотреть, как разместились люди его сотни. По дороге его не покидала мысль, что прав был полковник Сухенко, советуя ему уходить из отряда. «Надо встать завтра пораньше, поговорить с Васькой да махнуть на хутор к Петру», — решил Тимка.

Обойдя хаты и конюшни, где разместились казаки сотни, и выделив людей для караула, Тимка направился назад. Он уже подходил к дому, когда услышал сухой револьверный выстрел и вслед затем испуганный крик хозяйки, выбежавшей на крыльцо. Тимка стрелой метнулся во двор и, оттолкнув хозяйку, ворвался в дом. В единственной комнате чистой половины хаты, склонив седеющую голову на стол, сидел недвижимо Шпак. У его ног, на земляном полу, валялся большой армейский кольт, а из левого виска старого подхорунжего тонкой струйкой вытекала кровь.

О происшествии с товарным поездом Андрей узнал на другой день утром. Одновременно пришли еще два сообщения: одно — о налете на станицы Шкуринскую и Канеловскую, другое из Каневской — о смерти Остапа Капусты, найденного в своем огороде с перерезанным горлом.

Объявив мобилизацию партийно–комсомольских рот и взводов в станицах Каневского и Староминского районов, Андрей приказал Хмелю проехать по всем хуторам, выявить месторасположение банды и разбить ее; вызвал к себе в ревком Бабича.

— Звал, Андрей Григорьевич?

— Звал. О налетах слышал?

— Чул…

— А о смерти Остапа?

— Чул…

— Поедешь со мной в Каневскую… Примешь гарнизон. У полковника Гриня появился офицерский отряд. Приказываю уничтожить, а его самого, ежели поймать доведется… Сюда направь… остальных можешь в плен не брать.

Бабич ушел. Андрей взял со стола первую попавшуюся бумагу, но читать не смог.

— Остап… Остап…

Остап Капуста представился ему мертвым, с бледно–желтым лицом, перерезанным горлом и с глазами, полными смертельной ненависти.

— Дорого они заплатят за твою смерть, Остап! — громко сказал Андрей.

С улицы донеслись обрывок песни и напевные слова команды. В кабинет вошел Семен Хмель.

— Выступаем, Андрей. Прощай.

— Добре, езжайте. Запомни, Семен… Никакой пощады бандитам!

Хмель пошел к двери, но у порога задержался и повернулся к столу.

— Андрей! Верь… я не боюсь смерти, но ежели меня убьют… не оставляй сестру! — И, не дожидаясь ответа Андрея, вышел из комнаты.

…Деркачиха ждала к себе есаула Гая и штаб полковника Дрофы. Гости известили ее через конного гонца, что будут ночью. Деркачиха весь день хлопотала насчет ужина, потом приоделась и стала ожидать гостей. Едва начало смеркаться, как во дворе послышались яростный лай собак, голоса людей и топот конских копыт. Хозяйка, придерживая шелковые юбки, выбежала на крыльцо… и совсем неожиданно для нее столкнулась с Семеном Хмелем.

Она испуганно вскрикнула, прижав ладони к груди и широко раскрыв глаза.

— Не ждала, Груня? — В сумерках мелькнувшего дня Деркачиха увидела, что весь ее двор заполнен всадниками.

— Что же стоишь? — голос Хмеля звучал насмешкой. — Принимай гостей. Должно, не нас ждала, разодевшись? В доме никого нет?

— Нету, — еле слышно выдохнула из себя Деркачиха, не отрывая глаз от Хмеля. Хотела отступить в сторону, но у нее подкосились ноги, и, пошатнувшись, она схватилась за перила крыльца.

Хмель уже теплее, без прежней насмешки, сказал:

— Иди, Груня, вперед, да ежели кто у тебя есть, лучше зараз скажи.

Деркачиха, немного оправившись, но все еще бледная и растерянная, вошла в дом. За ней следовали Хмель, Бурмин и несколько казаков.

— Обыскать дом! — распорядился Хмель.

Когда Хмелю донесли, что на кухне приготовлен ужин, по крайней мере, на целый взвод, он нахмурился и молча прошел в спальню Деркачихи.

Она сидела у окошка и пристально смотрела в сад, даже не обернулась, когда Хмель переступил порог ее комнаты. Хмель постоял у порога и, поборов смущение, решительно подошел к хозяйке.

— Гражданка!

Деркачиха вздрогнула, но не повернула лица. В комнате было почти темно, но все же Хмель понял, что она плачет. Хмель хорошо понимал, кого ждала к себе в гости Деркачиха. Знал он и то, что у нее неделями останавливался штаб генерала Алгина, а есаул Гай со своим отрядом постоянно находил здесь пристанище. Знал, что Деркачиха широко снабжает бандитов продуктами, а ее хлеб убирал и обмолачивал отряд Гая. Деркачиху за ее связь с бандитами надо, конечно, арестовать и отправить в станицу. Там ее будет судить комиссия под председательством Семенного и наверняка приговорит к расстрелу. И он, Хмель, член комиссии, должен будет высказаться за ее смерть.

Семен Хмель провел ладонями по лицу, словно отгоняя от себя невольную жалость к женщине, бывшей когда–то для него самой дорогой, самой близкой на свете. И вдруг со страхом понял, что по–прежнему крепко любит ее, что любовь эта, так долго, годами, таимая в сердце, сейчас разгоралась с новой силой. Груня порывисто поднялась, подошла к нему вплотную, и Хмель почувствовал на своем лице ее дыхание.

— Сеня, родной, убей меня, убей! Я подлая, подлая!.. — Груня со стоном повалилась ему в ноги.

Хмель растерялся. Она обнимала его ноги, прижималась головой к его коленям.

— Застрели меня… сокол ты мой!..

Голос Хмеля прозвучал глухо и самому ему показался чужим:

— Встаньте, гражданка Деркач. — Он с трудом поднял ее с пола. Когда же она прижалась к его груди, Хмель не выдержал и обнял ее за плечи. А Груня уже горячо шептала ему в ухо:

— Пусть лишусь всего, ничего мне не надо, ничего, только не гони, только б смотреть на тебя… Увези меня отсюда, Сеня… Увези!

…Хмель, качаясь, словно пьяный, вышел из спальни Деркачихи в столовую, где командир сотни Бурмин допрашивал какого–то парнишку. Увидев Хмеля, Бурмин кивнул в сторону перепуганного парня.

— Вот он влез на скирду и давай фонарем махать, насилу стащили. А кому махал и зачем — признаться не хочет. — И, снова обращаясь к парню, крикнул:

— Ты дураком не прикидывайся! Говори, кому фонарем сигналы давал?