Борис Крамаренко - Плавни

— Так пришлось…

— Пришло–о–ось! Ладно, оружие и седло найду, а черкесок у меня нет, это не гарнизон, сам добывай. Ну, валяйте отдыхать.

— А вы хутор не сдадите? — вмешался Георгий.

— Хутор? Это видно будет. Думаю, немногие из них в станицу вернутся.

Приехали беглецы на хутор еще засветло. Тимка нашел кем–то забытую бурку, расстелил ее прямо на полу в зале и лег спать.

Влево от дороги, на дальнем хуторе, заброшенном в степи, петухи пропели полночь. Разбуженная их пением собака тявкнула спросонок, помолчала немного, словно прислушиваясь к чему–то, и вдруг залилась звонким лаем. Ей отозвались другие.

Но вот в собачий лай вплелся протяжный волчий вой. Он то замирал на высокой ноте, то понижался до октавы, заставляя лошадей настораживать уши и уже не так уверенно идти в темноте.

Собаки замолчали, лишь одна, — видно, самая молодая, — тявкнула еще несколько раз, но, не получив поддержки подруг, заскулила и смолкла.

— Эка… всю душу выворачивает! — недовольно проговорил комиссар и покороче набрал поводья.

Вой прекратился. Несколько минут было тихо, потом снова завыл волк, но уже справа от дороги.

— Расплодились… к самому жилью подходят! Скоро по улицам бегать будут.

Хмель не ответил. Он внимательно прислушался к волчьему вою, и когда он смолк, задумчиво заметил:

— Не нравятся мне эти волки…

— Тебе только эти, а мне все, — пошутил комиссар.

— Я, Абрам, охотник. С малолетства с ружьем. Еще, бывало, с покойным дедом по плавням лазил, а зимой первое дело — на волков или зайцев. И, знаешь, никогда я не слышал, чтобы волки так выли… да и не время им сейчас… Когда первый завыл, так и я чуть не поверил, хорошо подлец воет, видно, из охотников кто, а вот второй… не может, никак не получается у него. Начнет–то правильно, а вывести как следует — кишки тонки.

— Так ты думаешь…

— Да тут и думать нечего.

— Вот тебе и неожиданный налет на хутор!

— Теперь того и гляди, чтобы на нас на самих налета не сделали. — Хмель обернулся в седле: — Отряд, сто–о–ой! — Он проехал еще немного и потянул к себе повод. Из темноты вынырнул дозорный.

— Товарищ Хмель, дорога свободна, верст на пять никого, тихо.

— Тихо… а что хорошего? Скажи хлопцам, чтоб паняли на тот хутор, где собаки брехали… Ну, комиссар, надо на ночевку становиться,_ а то тут скоро пойдут курганы да балки… угостят еще за здорово живешь, и домой не с кем возвращаться будет.

— Жаль, да, видно, ничего не поделаешь. Давай сворачивать. А хутор, того… не занят?

— Нет.

— Ты–то откуда знаешь?

— Уж знаю.

— А все–таки?

— По собачьему бреху, — неохотно ответил Хмель.

Отряд свернул влево и взял направление на невидимый хутор. Ехать пришлось по яровым зеленям, то и дело понукая лошадей.

Хутор состоял всего из трех хат, разбросанных вдоль небольшой речушки. Возле хат были насажены молодые сады. Они оканчивались огородами, спускающимися к речке.

Собаки, почуяв чужих, подняли неистовый лай. Комиссар шутливо проговорил:

— А ну, Семен, взвой по–волчьи — может, они замолчат, а то так взлаяли, аж в ушах звенит!

Но Хмелю было не до шуток. Не доезжая до первой хаты, он остановил отряд и созвал командиров сотен и взводов.

— Нас нащупала разведка Гая и его сотни. Очевидно, они идут где–то сбоку от нас или засели в засаде. Треба здесь дождаться рассвета. Коней не расседлывать, по хатам не расходиться.

…А в это время Андрей в ревкоме допрашивал убежавшего из плавней казака:

— Чин в старой армии?

— Рядовой.

— Какого полка?

— Первого черноморского.

— У красных был?

— Был.

— У кого?

— С Кочубеем уходил.

— Как к белым попал?

— Раненый отстал, потом — домой, а после, известно, взяли.

— Зачем в плавни ушел? — Боялся, за дезертира посчитают…

— У полковника Дрофы был?

— Нет, у Гая…

— У Гая?! Где он сейчас?

— По хуторам стояли, а когда вчера генерал со штабом в плавни ушел, нас на ихний хутор стянули.

— Зачем — не знаешь?

— С вами драться.

— А ты не путаешь, что генерал в плавни ушел?

— Сам видел.

— Да… ну, а потом?

— Собралось это нас вместе с конвойцами человек триста, и выступили мы вашим навстречу, на дворе уже смеркалось. Я в разъезде был, дозорным, ну и…

— Сбежал? Так точно.

Андрей пристально посмотрел на высокого казака с лицом, тронутым оспой, и с большими карими глазами. Потом подумал: «Половина сотни Каневского гарнизона, вызванная в Староминскую, должна прибыть с часу на час. Придется охрану станицы поручить партийно–комсомольской роте, самому со сводной конной сотней идти на помощь».

В дверь заглянул писарь.

— Товарищ председатель, приехал сын Капусты, пустить?

— Давай его сюда!

Андрей поднялся и подошел к телефону.

…Ночь на хуторе, занятом гарнизоном, прошла спокойно. Под утро, когда еще только бледнел восток, Хмель вывел отряд на прежнюю дорогу и повел его в направлении к хутору Деркачихи.

Было тихо, так тихо, что глаза невольно смыкались, а головы клонились на грудь. Комиссар ехал рядом с Хмелем, впереди отряда.

— Семен, а ты маху не дал? Хмель чуть повернулся в седле:

— А ты клинок точил?

— Как точил?.. Ты про что?

— Шашку, говорю, перед отъездом точил? Комиссар рассмеялся:

— По мне хоть точеная, хоть нет. Я ведь, Семен, в пехоте служил.

— Оно и видно… Вынь–ка клинок.

Комиссар послушно выдернул из ножен узкую полоску стали и протянул ее Хмелю. Тот внимательно осмотрел ее и попробовал лезвие на ноготь.

— Это кто тебе дал?

— Андрей свою подарил, у него две. А что, плохая? — Бритва. Сама рубать будет. Ты, Абрам, ежели что, от меня далеко не отбивайся… с непривычки в конном бою трудновато.

Справа хлопнул выстрел. Семен Хмель обернулся в седле и пропел команду, но не успел отряд развернуться во взводные колонны, как позади и справа в пелене упавшего на степь утреннего тумана показалась конница. Остальное комиссар видел, словно во сне. Хмель куда–то исчез. Комиссар только издали слышал его голос, потом этот голос потонул в диком всплеске криков, ругани и конского ржания. Вокруг Абрама замелькали в воздухе обнаженные шашки. Он тоже выхватил клинок и, неумело сжимая его в руке, помчался куда–то. Счет времени для него был потерян, он не мог понять, прошел ли час или больше, или только несколько минут.

Когда комиссар немного пришел в себя, то увидел чье–то перекошенное от злобы лицо и занесенную над своей головой шашку.

— Не робей, комиссар, бей их, гадов! — услышал он сбоку чей–то голос. Над самым его ухом хлопнул выстрел, и злобное лицо куда–то исчезло. Он хотел обернуться, поблагодарить за помощь, но, увидев в отдалении Хмеля, яростно сыплющего вокруг себя сабельные удары, рванулся к нему.