Борис Крамаренко - Пути-дороги

Однажды в бою под Екатеринодаром пришлось Марине перевязывать раненых на батарее. С тех пор овладела ею неотвязная мечта научиться стрелять из орудия. Даже, к командиру подходила с просьбой перевести ее номерным в батарею.

Командир, спрятав в усах улыбку, вдруг строго посмотрел ей в глаза:

— Ну, пошлю я тебя на батарею, а в лазарете кто будет работать? Ты что думаешь, революцию только артиллеристы делают? А ты, когда раненых под пулями перевязываешь, разве жизнью не рискуешь?

От командира Марина ушла смущенной, с растерянной улыбкой, но мысли научиться стрелять из орудия не бросила.

Вот и сейчас, везя со станицы медикаменты, она с тревогой думала о том, что командир батареи может забыть про свое обещание давать ей уроки артиллерийской стрельбы.

Марина вздохнула и устало закрыла глаза, стараясь задремать. Ее мысли в тревожном взлете перенеслись к Андрею. Где–то он теперь? Может, свалился где–нибудь в степи под ударом кадетской шашки. Или раненый лежит в глухой балке, всеми оставленный и забытый… И долго не могла сна оторваться от этих горьких дум. Слезы одна за другой катились с ее ресниц на загорелые щеки. Так, с мокрым от слез лицом, и заснула она под мерный топот лошадиных копыт.

После ночного налета на Екатеринодар Андрей увел свою сотню в горы, к Новороссийску, и вскоре присоединился к проходившим вблизи таманцам.

Командующий Таманской армией, вахмистр старой службы Матвеев, ласково принял Андрея, подробно расспросил о скитаниях его отряда и сказал:

— Вот и добре! Будешь со своими хлопцами нести разведку. Мне при штабе позарез опытные разведчики нужны.

В этот же день Андрей встретился с Максимом, командиром батальона в первой колонне.

Друзья, обрадованные неожиданной встречей, несколько секунд молча смотрели друг на друга. Потом Максим радостно улыбнулся, порывисто обнял Андрея.

— Ну, а где ж Дергач? — спросил он и, обеспокоенный молчанием Андрея, тревожно потянул его за рукав.

Тот глухо ответил:

— Нету Дергача, Максим… Убит под Екатеринодаром… и даже тело его подобрать не смог.

Максим подавленно опустил голову:

— Наш полк тоже разбит. Сергеев…

— Убит?! Да что ж ты молчишь? — невольные слезы появились в глазах Андрея. — Не уберег старика нашего, не уберег ты, Максим!..

Максим, взяв Андрея за рукав черкески, увлек его в сторону. Сев около одной из повозок на постланную Андреем бурку, они проговорили всю ночь. А вокруг них ярко горели костры, возле костров спали истомленные тяжелым переходом люди. И лишь часовые зорко стерегли покой остановившейся на отдых армии.

Шел сентябрь 1918 года. Сотня Андрея, выполняя роль конной разведки при штабе Таманской армии, вместе с ней прошла путь по берегу Черного моря до Туапсе. Вместе с ней она питалась кислицами, голодала. Она первая ворвалась в город.

После короткого отдыха армия направилась на Армавир. Далеко опередив медленно двигавшиеся части, шел со своей сотней Андрей.

На утро пятого дня пути он вступил в станицу Белореченскую.

Настороженно двигались дозорные по главной улице. Братья Бердники, идущие головными, уже проехали половину станицы, как вдруг из боковой улицы вывернулся всадник с погонами и трехцветной кокардой на папахе.

От внезапной встречи все трое растерялись. По лицу белого конника неожиданно промелькнула радостная улыбка:

— Да, никак, Бердники!

— Трынок! Ты как, бисова собака, к кадетам попал?

Трынок был явно смущен. В волнении он машинально спустил курок винтовки с боевого взвода. Герасим, заметив это, усмехнулся и, подъехав к нему вплотную, сурово спросил:

— Ну, что ж молчишь? Когда Андрей тебя в свою сотню звал, что ты говорил? «Навоевался! Хватит!» А кадеты пришли — ты к ним пошел!.. — И, смерив презрительным взглядом неказистого маштачка, на котором сидел Трынок, насмешливо протянул: — Ну и конем наградили тебя кадеты за верную службу! Кислое молоко на нем возить, а не в разъезды ходить!

— Забрали!.. Разве я охотой пошел бы? — пожаловался Трынок, с завистью поглядывая то на Мишкину гнедую кобылицу, то на донского, чистых кровей, Герасимова коня.

— Пошел бы с нами, так не забрали бы! — зло кольнул серыми глазами Мишка. — А вот брата твоего, что кадеты под Туапсе убили, того не забрали…

Трынок вздрогнул. Его глаза испуганно взметнулись на Бердниковых:

— Ваську, говоришь, убили?

— Твои же друзья зарубали. Чего глаза–то вытаращил?

Герасим взял винтовку в обе руки:

— Слазь, дура, с коня! Мишка, забери у него винт.

Трынок послушно протянул Мишке винтовку, подавленно сполз с седла на землю.

— Где твой разъезд? — отрывисто бросил Герасим, схватив маштачка за повод.

— Там, на окраине, в саду…

— Сколько их?

— Десяток человек…

— Офицер есть?

— Нет. Старший урядник.

— Окромя тебя, каневчан нет?

— Полковник Лещ здесь, у него много каневчан.

— Это какой же такой полковник? Уж не каневской есаул Лещ?

— Он самый.

Мишка презрительно сплюнул:

— Эх ты, казак! К бандиту пошел служить…

Трынок смущенно молчал. Переминаясь с ноги на ногу,

он неуверенно смотрел на Бердниковых:

— Ну, а вы какой части будете?

Мишка гордо выпрямился в седле:

— Мы таманцы.

Лицо Трынка дрогнуло:

— Братцы, станичники! Не губите… ради братеника мово смилуйтесь!

— Чего ж ты запел Лазаря? — удивился Герасим,

— Слухи есть, что лютой смерти предают пленных таманцы ваши, — плаксиво тянул Трынок. — Лучше зараз расстреляйте!

— Что ты мелешь, дурачина? — рассердился Герасим. — Офицерье те слухи распускает. За что тебя расстреливать, ежели по темноте своей сам против себя воюешь? Одно слово — Трынок!

Герасим и Мишка расхохотались. Глядя на них, засмеялся и Трынок. Мишка, привязывая маштачка за чембур к своему седлу и все еще улыбаясь, сказал:

— Ну, герой, садись! Поедем к нам.

В сотне Трынка встретили с веселыми шутками и затаенной тревогой. Каждому хотелось узнать про своих близких, оставшихся в станице. У многих от коротких угрюмых ответов Трынка бледнело лицо и непримиримой ненавистью загорались глаза.

Андрей, допросив Трынка, не мешал казакам расспрашивать его про свои семьи. Спешась, сотня расположилась в садах. Станица, лежащая в низине, не была занята белыми. Фронт их находился в трех верстах от нее, представляя собою полуразогнутую подкову, один конец которой упирался в Екатеринодар, а другой доходил до Майкопа. 11‑я Красная Армия, оставив Армавир, была по ту сторону подковы, и до станицы глухо доносилась канонада сражающихся армий. Таманцы были еще далеко, и Андрею спешить было некуда.

Трынок стоял в середине плотного круга одностаничников. Он уже оправился от испуга и, видя, что его никто не собирается ни бить, ни расстреливать, охотнее стал отвечать на вопросы. Протолкавшись в середину круга, к Трынку подошел Лука Чеснок. С деланно равнодушным лицом он задал Трынку несколько вопросов про его службу у белых, а потом, словно между прочим, спросил, протягивая ему свой кисет: