Николай Новосёлов - Опаленные войной

Щуко выждал, когда часовой повернулся к нему спиной, пружинисто оттолкнулся от земли, будто на старте, и прыгнул на ничего не подозревающего немца.

Часовой, напружинившийся было, обмяк и стал сползать на землю. Сняв автомат и приладив его на себя, сержант шепнул напарнику:

— Давай!

Глотов сапогом открыл дверь бункера и, кинув в кромешную тьму гранату, отскочил. Взрыв прогремел глухо, но сильно. Из двери выплеснулся огненный язык пламени, раздались душераздирающие крики, и все смолкло.

Старик поднял партизан, и группа, грузно топая сапогами, побежала к переезду. Четверо партизан легли на полотно слева и справа. Старик остановился на переезде и поторапливал бойцов:

— Живее, живее!

Неожиданно справа началась стрельба, послышались крики — к переезду бежали немцы. Откуда они взялись? И было их немало — судя по стрельбе и крикам, не менее взвода. Щуко нахлобучил шапку на голову покрепче и сказал:

— Ого, будет драчка!

Сержант с напарником залегли возле бункера, чуть в стороне от тех двоих, которых выделил Старик. К этому времени и слева затрещали автоматы — подоспели патрули. Каша заваривалась нешуточная. Удачно начатая операция катастрофически осложнялась.

Старик стоял на том же месте, посредине колеи, широко расставив ноги, и покрикивал:

— Живее, живее!

— Уходи! — закричал ему Щуко. — Чего маячишь!

Но вот переезд миновал последний боец, и Старик приказал Щуко:

— Отходи! — И сам побежал догонять бойцов, которые уже втягивались в спасительную темноту леса. И в этот миг Петро почувствовал, как жгучая боль впилась в правый бок, ощутил на ладони теплую мокроту, и как-то сразу навалилась слабость, тошнота подступила к горлу, но продолжал бежать.

Между тем на переезде бой затухал. Щуко закричал двум партизанам:

— Отходите, кому говорю!

— А ты?

— Не ваше дело! Ну!

Партизаны кинулись догонять своих. А немцы лезли. Они, наверное, думали, что партизаны хотят взорвать полотно, и торопились помешать им во что бы то ни стало. Щуко подхватил раненого товарища, перекинул его руку через свое плечо и нацелился уже бежать, когда автоматная очередь прошлась ему по ногам. Щуко охнул и упал на землю. Его придавил раненый. Сержант осторожно освободился от него и зашептал:

— Глотов, слушай, Глотов! Уползай один, слышишь, уползай один, уползай…

Но Глотов не подавал признаков жизни. Очередь зацепила и его.

— А-а! — закричал тогда сержант. — Щуко вам захотелось! Нате, паразиты, берите! — собрав последние силы, он отстегнул лимонку, зубами вытащил кольцо и кинул. Хлестнул взрыв, разбрызгивая огненные осколки. Щуко схватил другую гранату, но в последнюю минуту раздумал и взялся за автомат. Строчил беспрерывно до тех пор, пока не кончились патроны. Тогда вспомнил про трофейный, но тот что-то заело. Схватил автомат Глотова, в нем было очень мало патронов. А немцы упрямо лезли, и Щуко стал экономить выстрелы и бить только наверняка.

— Давай, подходи! — кричал Щуко, будто в горячечном бреду. — Подходи, паразит!

Патрули, получившие подмогу, бежали к партизану, стреляя на ходу.

И Щуко понял, что наступил его последний час. Нет, он не боялся смерти, всю войну ходил рядом с нею: видел, как она уносит его друзей, но умирать так не хотелось. Не совершено в жизни и половины задуманного.

Нет, Щуко не боялся смерти, но ему хотелось побывать в родном селе на Полтавщине, потрогать чистую росу на спелых яблоках, посмотреть на зеленые в синей дымке дали, на поля, на которых вырос и которые бороздил трактором, послушать, как поют-заливаются соловьи. А еще сильнее хотел Щуко положить свою голову на колени доброй матери и почувствовать ее пальцы в своих волосах. И невозможно сильно хотел он поцеловать Оксану, черноглазую дивчину, тоску о которой бережно хранил давным-давно.

Нет, Щуко не боялся смерти, но он хотел дожить до победы.

Но ему придется умереть на этом переезде, и надо умереть достойно. Он так решил сам — достойно. И, взяв последнюю лимонку, зубами вытянул кольцо, чуть приподнялся, опираясь левой рукой о землю. Пуля попала ему в левое плечо, и Щуко ткнулся лицом вниз. В угасающем сознании билась одна-единственная мысль: «Прощайте, други… Прощайте…» Он послал последний мысленный привет Старику и всем своим боевым друзьям.

Когда торжествующие и озверелые враги подбежали к нему, Щуко разжал пальцы, и грохнул новый взрыв, грохнул как салют бесстрашному партизану.

А между тем группа углубилась в лес, и теперь можно было не опасаться погони.

Во время разведывательного полета над важным железнодорожным узлом, когда штурман Ушаков нажал на кнопку пуска фотоаппарата, бомбардировщик был обстрелян. Вблизи вспух грязно-белый взрыв снаряда и осколками сыпанул по самолету. Треснуло остекление в носовой кабине. В лицо штурману больно хлестнула морозная струя воздуха. Запахло сгоревшим порохом. В уши ударил свист и вой. Ушакова оторвало от прицела и прижало к стенке кабины.

В наушниках прозвучал сдавленный голос радиста:

— Товарищ командир! Правый горит!

— Будем тушить, — спокойно сказал капитан Вадов.

Ушаков скосил глаза. Из-под капота мотора вырвались длинные черные шнуры дыма, а потом, точно взрыв, блеснули желто-синие зубцы пламени. Прыгать! Скорей к люку!

Ушаков бросился в лаз…

Командир рывком до предела отжал штурвал от себя и с нарастающей скоростью повел самолет к земле. Нужно сбить пламя встречным потоком воздуха и поскорее выйти из зоны зенитного огня.

— Перекрой пожарный кран! — сказал он второму пилоту, дергая за рукоятку противопожарного устройства. Пилот не шевельнулся.

— Ты что? — начал было Вадов, но осекся. Его лицо, красное от натуги и возбуждения, потемнело, когда он увидел, что правая щека летчика залита кровью…

Земля приближалась. Командир перевел машину в горизонтальный полет. Было проделано множество горок, кренов, виражей, сработало, наконец, противопожарное устройство, винт переведен во флюгер, а сам мотор выключен, но пламя по-прежнему не сбито…

…Успеть! Еще одно усилие — и Ушаков в навигаторской кабине, добрался до спасительного люка. Лицо обжег холод. Внизу озеро. А успеет ли парашют раскрыться? Обернулся назад. Летчики сидели на местах.

…«Что делать?» — мучительно думал Вадов.

Тянуть на одном моторе к своим — каждую секунду могут взорваться бензобаки. Но тогда надо немедленно производить посадку. А где? Кругом, до самого горизонта, беспрерывно тянулся густой хвойный лес. И уж готов был отдать приказ: «Всем прыгать!», когда позади себя услышал голос штурмана: