Николай Новосёлов - Опаленные войной

Измайлов был так плох, что решили продлить передышку. В опустевшей машине Сергей тихо рассказывал:

— Они попали со второго выстрела. Внутри рвануло так, что я подумал: машину разнесло на куски. Потом — тишина. И вдруг слышу: работает мотор! Нащупал рычаги — все на месте! Тогда я закричал, что ослеп… Мне никто не ответил. Никто! А враги были рядом. Я хорошо слышал, откуда стреляли, и развернул машину. Кажется, угодил по самому гадючьему гнезду… Потом сбавляю газ, соображаю, что надо возвращаться к своим. Прикинул направление… Но ошибся! Попал в этот проклятый лес. Если бы не ты… Ты дыши, глубже дыши, Боря!

— Я дышу.

— Отдыхай… Хорошо, что мы их смогли похоронить. Запомни это место, Боря.

— Ладно.

— Хорошо запомни… Конечно, для нас памятников не напасешься. Да и надо ли? Матерям, может быть. Печальные камни… И разве о них мечтали мы? Разве боялись пасть безымянными?

— Нет.

— Нет!.. Послушай, Борька…

И Сергей тихо запел, твердо чеканя ритм:

— Давно мы не пели эту песню. — И Измайлов шепотом — дышать было трудно — вместе с Сергеем стал произносить слова:

А когда песня кончилась, сказал:

— Нам надо торопиться… Мне сейчас лучше.

— Верно, Боря. Командуй!

— Я вижу телефонную линию на шестах. Она приведет нас, куда надо.

Фельдфебель Заломски скрывал, что понимает русскую речь: от одной славянской фамилии ему было довольно неудобств. Впрочем, в его благонадежности давно никто не сомневался, и со времени славного похода на Францию он бессменно распоряжался на складе боеприпасов. Он всегда слышал грохот фронта, но не предпочел бы более глубокий тыл — не менее опасный и коварный в этой бесконечной стране.

В березняке около заброшенного овощехранилища, где временно обитали фельдфебель с телефонистом, росли штабеля тяжелых ящиков. То и дело подходили грузовики. Пожилые солдаты привычно и споро огораживали склад колючей проволокой. Тут же скучали автоматчики из охраны.

Метрах в двухстах от овощехранилища, за бугром, по плечи был виден Шмегглиц — долговязый флегматичный конвойный, который недавно пригнал сюда из соседней деревни женщин. Они рыли для команды блиндаж.

Убежище должно быть достаточно надежным и на тот случай, если хозяйство из десятков тонн снарядов и взрывчатки вдруг взлетит в воздух.

Конвойный нудно ругал женщин, хотя знал, что его не понимают. Он был убежден, что только по своей несообразительности русские не могут толком набрать в лопату земли. Теряя терпение, сам брался за лопату, и женщины воочию могли видеть образец настоящей работы (до того, как стал завоевателем, он содержал в образцовом порядке свинарники одного преуспевающего бауэра). Но старался напрасно. В это время женщины о чем-то говорили, и он не без основания подозревал, что разговор шел совсем о другом.

Фельдфебель прислушался к разговору русских, делая вид, что сосредоточенно набивает трубку.

— …Шелудивый мерин. Видно, что на своих спину гнул, а туда же — в завоеватели.

— Тише.

— Они и не то слышат. Вчера у Ключей, а потом со стороны лукашинских — эвон где! — великая стрельба была.

Почти детский голос:

— Брат Санька сказывал, будто сам видел: танки паши лесом пошли и теперь вражинам ни взад, ни вперед…

— Дай бог.

Эти разговоры, чужие и враждебные, фельдфебелю приходилось слышать часто, но он давно понял, что ожесточаться от них так же бессмысленно, как ожесточаться от здешних морозов и трудных дорог. Равнодушно спросил конвойного:

— О чем они говорят?

— Эти? — Шмегглиц пожал плечами, по ответил уверенно: — О жратве, только о жратве. О чем они могут говорить?

Фельдфебель удовлетворенно кивнул. Ответ даже развеселил его. Наверное, хорошо, что существуют эти шмегглицы. Они будут всегда в ответе… Но другой разговор насторожил его:

— Вера Ивановна, а они знают, что их побьют?

— Многие из них до глупости послушны. Другие знают. Но и те не лучше первых: до поры исправно убивают и грабят.

Он уже приметил эту женщину. Наверное, из учительниц. Что ж, она права: сегодня он сообщит о ней в полевую жандармерию.

Наступал полдень. Со стороны полевой кухни пахло картофельным супом. Там уже стоял с котелками солдат из караульной команды. Фельдфебель тоже почувствовал голод, но прежде пошел в сторону овощехранилища, к телефону.

— Майора Кильбера, — приказал он телефонисту.

Тот засуетился около аппарата, но скоро виновато вытянулся перед фельдфебелем:

— Связь прервана…

Фельдфебель посмотрел на него подозрительно.

— И, надо полагать, давно, э?

— Никак нет. Только что звонили, что русские танки…

— Тем более! Какого дьявола!..

— Оснований для тревоги никаких…

И в этот момент издалека послышался протяжный автомобильный сигнал. Машина быстро приближалась и гудела не переставая, призывно и тревожно.

— Что? Что это?

— Не могу знать…

Фельдфебель проворно выскочил наружу. Все вокруг оставалось спокойным, только двое солдат, взобравшись на овощехранилище, настороженно смотрели в сторону леса.

— В чем дело?!

Солдат с посеревшим лицом пробормотал:

— Партизаны…

Заломски не поверил.

— Вздор!

Машины не было видно, но сигнал нарастал и пугал.

И фельдфебель не выдержал:

— Тревога!!

Солдаты вмиг исчезли.

Грузовик стремительно выскочил из-за леска. Большая скорость не позволила шоферу сделать резкий поворот, и машина проскочила глубокую воронку. Кузов сильно подбросило, несколько ящиков перелетело через борт.

— Проклятье! Он свихнулся! Он забыл, что везет!

Фельдфебель огляделся. Поблизости был только телефонист.

— Остановить!.. Пристрелить к дьяволу!

Солдат понял. Схватив автомат, побежал навстречу машине.

Сигнал звучал исступленно. Но был уже слышен другой звук, и страшная догадка парализовала фельдфебеля. Он видел, как телефонист побежал в другую сторону, в открытое поле. И было понятно почему: за грузовиком с леденящим сердце рокотом гнался советский танк.

Он приближался. В этот момент фельдфебель еще помнил, что должен предотвратить беду, дать какую-то команду. Но рядом — никого. Только за бугром виднелись пестрые платки женщин.

Наконец сигнал умолк — это шофер бросил машину и побежал вслед за телефонистом.

Когда танк остановился и должно было произойти самое страшное, фельдфебель поборол оцепенение и сорвался с места.

Первый взрыв прижал его к земле, но он знал, что это только начало: взорвана машина, а сейчас русские танкисты увидят в прицеле штабеля…

Он бежал к женщинам. Ему почему-то казалось, что только среди них, русских, он может быть в безопасности, что их-то наверняка минует беда.