Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

Оперативную группу возглавил майор Бахтиаров. Выход группы в тыл немецких войск обеспечивали армейские части, наступавшие вдоль левого берега небольшой речки Самары на Новомосковск.

Встречный бой начался перед вечером на левом берегу речки и к ночи распространился вправо и влево, образуя отдельные очаги. Не ввязываясь в сражение, группа Бахтиарова незаметно просочилась через вражескую оборону.

И тут случилось то, чего нельзя было предвидеть никакими планами. Не будь этой случайности, общее положение на фронте мало изменилось бы, но по-иному сложилась бы судьба некоторых участников описываемых событий.

А произошло следующее: группа Бахтиарова, уже в тылу немецких войск, натолкнулась на сводный отряд Ростислава Барышника. О выходе в район шпионской школы не могло быть и речи — пришлось принять бой и отходить к своим. Казалось, что операция провалилась. Но это было не совсем так.

Полагая, что имеет дело с фронтовыми частями, отряд полицаев, поддержанный артиллерией, пошел на прорыв и втянулся в общий бой. Следовавшие за ним агенты и диверсанты абвера попытались проскочить советский фронт, но вместе с отрядом частично были уничтожены или пленены, частично бежали к своим хозяевам.

Как показали пленные, командир отряда Ростислав Барышник убит в начале боя. Его труп увезли в Днепропетровск.

Большие потери понесли пограничники. Среди тяжелораненых— комбат Бахтиаров и жена Денисенко Варвара. Не утерпела пограничная «Анка-пулеметчица»: в самом начале боя был ранен пулеметчик, она перевязала его и сама легла за пулемет. Нашли ее в бессознательном состоянии, рядом с разбитым миной «максимом». Жизнь ей сохранили, но в строй она возвратилась только через год.

Ушел навсегда из армии и Асхат Бахтиаров: потерял ногу в последнем бою.

— Но на границу я еще приеду к тебе, Антон, обязательно приеду! — пообещал он Байде, когда отправляли в глубокий тыл.

Из показаний пленных лишь кое-что выяснилось о положении в Днепропетровске: в городе появилось много старших офицеров, в пригородах накапливаются войска, техника, усиленно охраняется железная дорога. Однако о конкретных планах готовящегося контрнаступления они ничего не могли сообщить.

— Штаб требует точных данных, — говорил Птицын Кольцову. — Готовь поиск.

Капитан Селиверстов, заменивший Бахтиарова в батальоне, за годы войны в совершенстве овладел немецким языком. На нем и остановили свой выбор; с Селиверстовым шли комсорг батальона Хромцов, начальник тридцатой заставы Сергей Черноус и четыре рядовых пограничника. Для маскировки использовали одежду и документы полицаев.

На рассвете пограничники были в Нижнеднепровске и часа через два переправились на правый берег. Рассредоточившись, но не теряя из виду друг друга, прошли по проспекту. Возвращаясь обратно в сторону вокзала, наткнулись на странную похоронную процессию. Среди провожающих покойника было много полицейских и даже гестаповцев. Это удивило, и разведчики вмешались в толпу и вышли с ней к Севастопольскому кладбищу. Все стало понятным, когда начали говорить надгробные речи. Первым говорил волосатый «добродий» в синей бекеше с мрачным, угрюмым лицом.

— Достойного сына Украины мы провожаем в последний путь, паны-добродии, — начал оратор. — От рук проклятых большевиков принял мученический конец бесстрашный рыцарь Ростислав Барышник. Склоним же перед его прахом наши головы…

— Гад он ползучий, а не сын Украины! Убийца подлый… Это его бандиты ранили нашу Варвару и Бахтиарова… — шептал на ухо Селиверстову Хромцов.

Тот только глазом повел — заставил замолчать.

Больше всех был поражен Сергей Черноус: в волосатом ораторе он узнал своего бывшего учителя Шкарбаня. «Вот и верь такому, попробуй заглянуть в душу… — негодовал лейтенант. — А ведь не раз говорил нам о любви к Родине, о преданности Советской власти… Попадись он мне в руки, я бы поговорил с предателем».

Начинало темнеть. За день разведчики многое высмотрели, узнали из случайных разговоров немецких офицеров о готовящемся контрнаступлении. Теперь достать бы «языка» и можно возвращаться. Не плохо бы прихватить и этого оратора в синей бекеше. Но он сразу куда-то уехал в гестаповской машине.

Возвратились к центру к в сумерках выследили на «Озерке» пожилого офицера, направлявшегося в сторону вокзала. На улицах еще кое-где виднелись фигуры торопившихся прохожих — приближался комендантский час. «Черт его знает, что он собой представляет. Может, какой-нибудь снабженец. Стоит ли рисковать?» — соображал Селиверстов, идя навстречу офицеру.

Немец брезгливо поморщился, взглянув на полицаев, сошедших на мостовую, уступая дорогу. А через минуту он очутился в глухой подворотне, зажатий в темный угол и обезоруженный странными полицаями.

Гауптман Фитцмахер оказался сотрудником разведывательной службы одного из немецких соединений.

Среди документов абверовца обнаружили пропуск на какое-то совещание. Видимо, совещание очень важное и сугубо секретное, раз требуются пропуска даже для своих сотрудников. «Заглянуть бы на это совещание!» — мелькнула мысль у Селиверстова, да опасно — они, наверно, каждого своего сотрудника в лицо знают. И время не позволяет, дорога каждая минута. Поменявшись с немцем одеждой, Селиверстов использовал пропуск и вывел группу за город. А перед рассветом перебрались на левый берег.

Показания пленного, дополненные собранными разведкой сведениями, прояснили создавшуюся на Днепре обстановку. Сложилась она очень невыгодно для советских войск. В районе Запорожья и Днепропетровска немецкое командование сосредоточило крупные силы для контрнаступления. Наши передовые соединения, измотанные и поредевшие в последних боях, не имели достаточно сил, чтобы отразить готовящийся удар. Командование фронта скрытно отвело выдвинувшиеся вперед части за Северский Донец и приготовилось к встрече.

Всех участников разведки представили к награде боевыми орденами, а Селиверстова — к Золотой Звезде Героя.

Страдания, пережитые Вандой, не ожесточили ее доброго сердца. Пусть поблекли «алые паруса», манившие в далекий путь накануне войны, но она обрела в эти годы много хороших друзей, и все чаше радостная улыбка освещала ее лицо при встрече с Селиверстовым.

Лишь в одном заметно изменилась Ванда. Воспитанная с детства в духе бездумного преклонения перед религией, она прежде всего все заботы о себе возлагала на «матку боску» и «Езуса найсвентшего». Ежедневно посылала им свои молитвы, мольбы о защите и помощи. Но проходили недели, месяцы, наконец, годы, а святая Мария и ее сын почему-то молчали, словно бездушные камни, ничем не проявили своего желания помочь ей и ее близким. Первое сомнение в действенности сил святых закралось в душу после смерти мужа.