Максим Бутченко - Три часа без войны

— Когда идешь в горы, так тихо, слишно, как птичка летит в облаках. И вдруг пещеры начинают выть, и рев слишен далеко в окрестных селениях. Тогда люди гаворят: «Скалы требуют жертвоприношений», — многозначительно произнес Рашид, видя, как пассажир крутит головой по сторонам.

Местные жители в прошлом действительно приносили жертвы, чтобы умилостивить дух пещеры. Оролатрия — почитание гор — распространенное явление на Кавказе. Человек всегда осознавал свое место в скалах — маленькое и неприметное.

— Если и существует Вальхалла, то она находится в горах, — тихо, почти неслышно прошептал петербуржец.

Его слова утонули в реве автомобиля, словно и не звучали. Еще несколько минут — и машина заехала в село, по кривым улочкам подрулили к невзрачному домику без опознавательных знаков.

— Вот твой адрес, тут сидят из заставы, — прокомментировал Рашид и заглушил мотор.

Илья вышел из автомобиля, поправил на плече сумку, помахал рукой дагестанцу, мол, спасибо. А тот закивал, и на лице его промелькнула улыбка человека, многое повидавшего на своем веку.

Кизименко огляделся по сторонам, подошел к деревянной двери и постучал. Пройдет множество дней, по трубам времени протечет много воды, а жизнь закрутит Илью в водовороте событий. Он, как в водяной впадине, понесется по кругу течения, не раз чувствуя за спиной ледяной взгляд смерти. Разные происшествия будут в случайном порядке всплывать, как бревна, на поверхности его памяти. И только один момент он запомнит навсегда — момент, почему-то постоянно воскресающий, как картинка из фильма. Это сцена со стуком в дверь: она будет неоднократно прокручиваться, появляться, оживать. Стук — будто просьба войти в другой мир, иное бытие. И этот вход ничем не примечателен, кроме одного: войти удастся, а выйти никогда уже не получится.

Никто не открывал. Илья дернул за ручку. Дверь оказалась незапертой, и он вошел. В комнате сразу у входа находился стол, а дальше виднелся черный проем и темная комната с еле различимыми деталями интерьера. Новоиспеченный лейтенант остановился у стола, на котором лежали куча бумаг, папки, клавиатура с коричневыми пятнами на клавишах. Компьютерная мышь притаилась за ворохом документов, одиноко высовывая тупой носик. Единственное, чего не хватало, — так это монитора, без которого клавиатура и мышь смотрелись, как брошенные на произвол судьбы ненужные элементы цивилизации в горном мире.

— Есть кто здесь? — громко сказал Кизименко, теряя терпение.

— А, че, кого, есть, — послышался ответ из темной комнаты, сопровождающийся характерным скрипом кровати.

Еще секунда — и из черного проема, как будто из параллельного измерения, медленно, как в кино, начала появляться чья-то фигура. Темнота не хотела отпускать своего пленника, поэтому он просачивался из мглы, высвечивался, как на старой фотобумаге, помещенной в проявитель. На свет божий показался среднего возраста мужик в засаленной майке, на плечи был накинут китель, ширинка наполовину расстегнута, а на ногах красовались оранжевые кроссовки с надписью Adidas. Вид служивого потряс Илью: на дворе два часа дня, наверняка полно дел, а тот ширинку проветривает и подушку лапает.

— Ты кто? — недовольно сдвинув брови, поинтересовался заспанный боец.

— Я лейтенант, новый оперуполномоченный пограничного отделения, — ответил Кизименко.

Круглое лицо ценителя перин сделалось квадратным. В качестве доказательства Илья вытащил помятую бумажку, развернул ее и поднес к лицу мужика. У того глаза, как у рака, чуть не вылезли из орбит, он взял бумагу и долго ее изучал. Его лицо выражало отчаянное беспокойство, а лихорадочное движение губ свидетельствовало о том, что он с трудом понимал написанное. Илья немного подождал, потом глубоко вздохнул.

— Давай докладывай, что тут происходит, — приказал он, сел за стол и зачем-то придвинул к себе клавиатуру.

В ответ послышался долгий, можно сказать, протяжный выдох заспанного мужика, который с готовностью открыл рот и начал рассказывать. Собственно, говорить было особенно не о чем: застава находилась чуть дальше, в низине. Это один из пограничных пунктов границы с Грузией, протяженность которой всего 13 км. Задача отделения — осматривать местность, вести работу с жителями, контролировать приграничную зону. А поводов для беспокойства очень много. Радикальный ислам в Дагестане переплетался с пацанскими понятиями середины 90-х годов. Ваххабизм смешался с романтикой большой дороги, превратился в гремучую смесь национальных привычек, исламских догматов и языка улиц.

Когда рухнула советская система дотирования колхозов и совхозов, республика превратилась в регион, неспособный занять молодежь, ей банально негде было работать, особенно после демографического взрыва конца XX века. Дагестанские семьи жили в нищете. Молодые парни видели пример неудавшегося в 90-х годах отца и не могли смириться с бытующим устоем — ими руководила жажда изменения порядка.

— И тогда приходят амиры-ваххабиты, обвиняющие во всем систему, которая не дает им жить по традициям предков, — продолжал собеседник Ильи.

В один миг он превратился из смешного заспанного бурундука в испуганного солдата. Лейтенант слушал внимательно, наблюдая за армейцем.

— Как же получилось, что сейчас за каждой скалой террористы? Крепкие, уверенные в своей правоте горцы, которые не пьют, не курят, считают миссией мужчины любой ценой обеспечить свою жену, детей, стариков, не получают законной возможности это сделать. Поэтому они уходят в горы, леса. Большая часть сегодняшних «лесных боевиков» — это дети тех, кто в депрессивные 90-е годы вынужденно покинул города и ушел в горные районы, — предельно серьезно рассказывал боец.

Общение было коротким, но информативным. Через час Илья уже шел в сопровождении служивого к небольшому домику, где временно жили солдаты заставы, пока переоборудовался пограничный пункт. В его распоряжении оказалась комнатка — три на два с половиной метра: там стояла кровать и тумбочка. Шторы на окне были плотно закрыты.

Дальняя дорога утомила. Илья бросил на пол вещи, снял куртку, форму и прилег с мыслью, что полежит минутку, потом пойдет, осмотрит территорию, а с утра отправится в приграничную зону. Он положил голову на подушку, закрыл глаза и немедленно погрузился в крепкий сон. А там, как в виртуальной реальности, мелькали горы, бледно-бежевый старый «жигуленок», который по-черепашьи с трудом пробирался по горному серпантину. Облака плыли, словно сонные белые киты, иногда распарывая свои бело-синие брюха острыми вершинами гор. Картина спокойствия и умиротворения.

Потом сновидение поменялось, замелькали другие кадры. И вот уже где-то очень далеко, там, на равнине, у распухших губ Финского залива вечная река Нева поблескивает темно-серой чешуей и, как гадюка, огибает столетние дома, трется кожей о горбатые мосты. Широкоформатные панорамы сменяли друг друга, пока в многоцветовом калейдоскопе не превратились в одно далекое пятно, а оттуда послышался встревоженный голос.