Аркадий Первенцев - Над Кубанью. Книга вторая

Оркестр играл Марсельезу. Латунные изгибы труб блестели под солнцем. Рабочие завода «Кубаноль», такие же черные, как и горцы — друзья Мефодия Друш-ляка, шагали, обвешанные грубитовыми бомбами собственного производства. За ними двигались два грузовика, обшитые котельным железом и украшенные остренькими клубными флажками. У пулеметов, высоко приподнятых на самодельных турелях, свисали патронные ленты.

Из толпы вертко протиснулась розовощекая женщина с ребенком на руках, наряженным в синенькую матроску. Женщина бегом догнала колонну.

— Кирюшка, — позвала она, запыхавшись, — Кирюшка!

Высокий рабочий, услышав ее, обернулся, махнул рукой — уходи, мол, чего ты.

— Идете как дохлые, — закричала женщина. — Скорее!

Гул покрывал ее слова. Она остановилась у столба, страдальчески гордо улыбнулась Батурину:

— Если пропустит, домой не пущу!

Из окон на броневики летели щуплые пучки комнатной герани и кубанских «облучков» — подснежников.

Павло сжал челюсти. К сердцу подлилось что-то горячее, благодарное.

— Так весело воевать.

За кубанольцами шагала колонна рабочей молодежи Саломаса, фабрики Фотиади, Красной Дубинки, вперемежку с учащимися ремесленной школы и техникума.

— Да здравствует Республика!

— Ура! — прокатилось в колонне, и ребята почти одновременно подняли шапки, очевидно подражая ку-банольцам. Потом они запели, и Павло невольно взял шаг, несмотря на толкотню и помехи.

Юношеские голоса подхватили припев:

Они шли молодо, задорно, ступая по булыжнику, развороченному взрывами фугасных гранат.

Навстречу везли раненых, искромсанных металлом людей.

Они хрипло просили:

— Добейте Корнилова!

— Не пропускайте кадетов!

Юноши пели:

Послышался частый знакомый цокот. Люди прижались к тротуарам. Протяжная команда: ш-а-г-о-м! — долетела до ушей Павла.

Звеньями ехали казаки, предводительствуемые худощавым молодым всадником в серой походной черкеске. Щегольский башлык алел за спиной. Всадник глубоко надвинул белую мелкорунную папаху и плотно сжал узкие, волевые губы. Казалось, что он никого не замечал, находясь в плену своих дум. По подвижному лицу его иногда проскальзывала еле заметная хитроватая улыбка. Павло сразу же оценил выправку казаков, отличный конский состав отряда, превосходное азиатское оружие, что украшало и командира и его подчиненных, с достоинством проезжавших мимо восхищенной толпы.

— Кто? — схватив Барташа за руку, спросил Павло, чувствуя, как в душе его поднимается душная зависть.

— Кочубей. Казак Иван Кочубей.

— Откуда он?

— Из-под Пашковской. Только что дрался с Эрдели. Перекидывается к Черноморке, там нажимает донской генерал Богаевский.

…У каждого дворика возле ворот стояли столы или ящики, накрытые чистыми скатертями. Холодную воду, молоко, хлеб предлагали с трогательной заботой. Женщина подбежала к Батурину, сунула ему пирожок и два кусочка сахару.

— Не пропускайте кадетов, — попросила она, — ну их…

— Бельишко сменить забегайте. Постираем, — вдогонку бросила вторая.

— Не придется, — сказал Барташ, — мы долго воевать не будем, быстро справимся.

— Чего ж на позициях делать с голыми руками? — спросил его Батурин, шагавший с ним рядом.

— Там орудие достанем, — просто ответил Барташ.

Не смущаясь повизгиванием пуль, к фронту торопились молодайки и дети. Укрываясь за домами, мальчишки с гиканьем подвозили на тачках кирпичи и дрова-метровку.

— Там нужно, — взросло говорили они.

Артиллерийские казармы были обнесены удобным земляным валом, поспешно укрепленным проволокой. Теперь вал продолжили и усилили боевыми разветвлениями окопов и мелкими ходами сообщения.

Казармы, вместе с отрядом, наполовину сформированным из матросов, обороняла богатунская рота Хому-това. Не предупрежденный Барташом, Павло удивился внезапному появлению рябоватого Хомутова.

— Ему бы стрелючку, Ванюшка, — сказал Барташ.

— Делегатов принимаем, — хитро улыбнулся Хомутов, — угощаем.

— Ишь как занавозили, — сказал Павло, приняв винтовку. Он вынул затвор и посмотрел на свет. — Три наряда вне очереди.

Впереди, саженях в двенадцати от негустых проволочных заграждений, валялись две жирные свиньи и офицер в новеньких синих брюках. Два богатунца, дожидаясь сумерек, тихонько спорили, заранее деля добычу — кому брюки, кому сало. Хомутов подмигнул Батурину.

— Вчера тоже делили. Высунулись, чуть им ермолки не оторвало. Думками богатеют. Опять пошли. О-г-о-н-ь!

Вот на виду заработали пулеметы, кусками заглатывая ленты. Павло обрадованно подметил, что стрельба ведется бережливо, не торопясь. Пулеметы нацелены верно, чтобы обстреливать противника и фронтальным и косоприцельным огнем.

По полю умело бежала редкая офицерская цепь. Батурин с каким-то новым чувством погрузил в магазин-ник обойму, поерзал животом, — удобнее устраиваясь, прицелился. Пеовая гильза, резво выпрыгнувшая возле него, с вдавленным пистоном, привела Павла в нормальное солдатское состояние.

— Под Катеринодаром бои, — бормотнул он, — кто бы мог раньше помыслить.

У винтовки была свалена мушка. Батурин, осваиваясь с незнакомой винтовкой, пристрелялся по толстому офицеру, искусно виляющему на бегу. Офицер упал и больше не поднялся…

Хомутов обернулся:

— Здорово кладешь. Так Корнилов без войска останется.

— По привычке, — сказал Павло, — только вот офицеров в первый раз.

Возле него неожиданно очутился Сенька, пробегавший по окопу.

— Дядька Павло, — обрадовался он, сжимая ему локоть, — вот здорово.

Перестрелка притихла. Сенька умостился рядом, деловито разъясняя Павлу, куда должна прийтись мушка, как поднять рамку прицела, куда целить, чтобы не промахнуться. Павло подмаргивал Хомутову. Истощив запас стрелковых познаний, мальчишка притих. Потом вновь оживился:

— Дядька Павло! Вчерась видел Неженцева.

— Ну, что ты?

— Ей-бо, правда. Провалиться мне на этом месте, если брешу. Левее от нас, на кургашке. Я ж его знаю. Когда дядька Иван… — он смутился, поправился, — товарищ командир роты бинокль разрешил, точно видел. В той же белой шапке, в черкеске… только пеший был, — Сенька вздохнул, — видать, кончил Баварца, кадетская сволота…

В стену казармы, чуть пониже расщепленного окна, врезалась граната, взвизгнула, лопнула, надымила и засвистала осколками.

Кирпичная пыльца опустилась на землю.

— Могут стрелять, — сказал Батурин, приподнимая сникшего Сеньку за ухо, — без тебя научились. А у пушки, знаешь, где мушка?