Эрнест Суинтон - Оборона Дурацкого Брода

Карта 4

Каффиры же явились долгожданной сменой для моих уставших людей. Они также вырыли в небольшой ложбине сбоку и позади нашей траншеи отдельный окоп для себя.

К вечеру у нас была весьма пристойная траншея — бруствер в верхней части имел толщину в 76 сантиметров и вполне, как я проверил на практике, держал пули. Наша траншея не вся была одной сплошной прямой линией, а ломалась под небольшим углом — я весьма коварно решил таким образом немного распределить наш огонь по сторонам. Но, разумеется, каждая половина траншеи была настолько прямой, насколько я мог добиться.

Диву даешься, каких усилий мне стоило заставить людей вырыть нормальную прямую траншею. Здесь я был весьма привередлив, поскольку слышал как-то о капитане, получившем строжайший выговор на учениях за то, что какой-то старший офицер счел его траншею «потерявшей равнение». Никто не мог гарантировать, что завтра какая-нибудь большая шишка не заявится нас проинспектировать, так что лучше было подготовиться ко всему.

К сумеркам я приказал сменить часовых на Обережном холме (там также вырыли окоп) и довести численность этого дозора до шести человек. После ужина я отдал приказы на следующий день и скомандовал отбой — прямо в траншее. Палатки мы не разбивали, так как устраиваться в них не собирались, и они лишь выдавали бы нашу позицию. Мы взяли наших пленников, точнее, «гостей», под стражу, предоставив к их услугам одного часового.

Прежде чем заснуть, я провертел в голове свои семь уроков, и, как мне показалось, ничего, что могло потребоваться для победы, я не упустил. Мы окопались, у нас хорошая защита от стрелкового оружия, продукты и боеприпасы под рукой, в траншее, и бутыли для воды заполнены. С чувством удовлетворения и мыслью о том, что я, как хороший послушный мальчик, все сделал правильно, я постепенно задремал.

Рассвет следующего утра был светел, но беден на события. Пока готовился завтрак, у нас было около часа, чтобы еще немного довести до ума траншею. Едва мы покончили с завтраком, дозорный на Обережном холме доложил о клубах пыли, показавшихся вдали на севере, у Обломной горы. Пыль эту поднял большой отряд всадников, сопровождавших какой-то колесный транспорт. Это наверняка был противник, и похоже, они шагали в блаженном неведении насчет нашего присутствия у брода.

Ну что, подумал я, если они подойдут, ничего не подозревая, и всей кучей полезут через брод, не разглядев нашей позиции, то мы «сорвем банк». Сейчас я затаюсь, позволю передовому отряду пройти без стрельбы, дождусь, пока главные силы подойдут на близкое расстояние, и тут мы разрядим магазины в самую их массу. Да, лишь когда они будут у этого разрушенного термитника в 400 метрах от нас, я скомандую «огонь!»

Однако вышло не по-моему. Через некоторое время противник остановился, очевидно, чтобы поразмыслить. Люди из авангарда явно что-то обсуждали, а затем с большой осторожностью постепенно выдвинулись к ферме у Инцидентамбы. Оттуда выбежали и принялись махать две или три женщины, к которым эти люди тут же поскакали. Что там произошло, конечно, мы слышать не могли, но можно было догадаться, что женщины рассказали о нашем приходе и нашей позиции, поскольку эффект это произвело поистине электрический. Передовой отряд буров разделился надвое, одни поскакали в сторону реки далеко на восток, другие таким же образом на запад. Один человек устремился с добытыми сведениями к основным силам, которые тут же всполошились и направились со своими телегами за Инцидентамбу, где пропали из видимости. Разумеется, все они были за пределами нашей дальнобойности, и нам оставалось только сидеть в полной готовности, ждать, пока враги войдут в открытую зону нашего огня, и тогда всех их положить.

Неторопливо ползли минуты — пять, потом десять, и ни следа противника. Вдруг я услышал: «Прошу прощения, сэр, я кажется что-то заметил на вершине во-он того копье». Солдат указал мне на несколько пятнышек, похоже, телег, перемещающихся по гладкому склону Инцидентамбы. Пока я наводил бинокль на резкость, с холма раздался «бум», за которым последовал резкий звук разрыва и дым, взметнувшийся в воздух довольно близко от нас, а затем метрах в шестидесяти спереди от траншеи словно забарабанил ливень, и каждая его капля взметала маленькое облако пыли. Тут, конечно, было самое время ввернуть какую-нибудь подходящую к случаю цитату, вроде «Пушка! Они заряжают пушку!» или «А нам плевать, что начали стрелять!», но как-то не очень хотелось. Я был в ужасе. Я совершенно забыл, что против нас могут применить пушки, хотя, вспомни я заранее об их существовании, даже не знаю, какие другие оборонительные меры я мог бы принять с моими тогдашними знаниями. Среди моих людей начало распространяться некоторое беспокойство, и я веселым тоном, рассчитывая на безопасность нашей замечательной траншеи с толстым пуленепробиваемым бруствером, окрикнул их: «Все в порядке, парни, не высовывайтесь, и они не смогут нас достать!» Секунду спустя раздался второй «бум», над нашими головами просвистел снаряд и испещрил шрапнельными пулями склон немного позади траншеи.

К этому времени мы припали к земле как можно ближе к брустверу, который еще недавно выглядел таким ко всему готовым, а теперь, когда эти дьявольские снаряды рассыпают с неба свои пули, он вдруг стал прискорбно бесполезен. Снова бум. На этот раз снаряд разорвался точно, всю землю перед траншеей усеяла шрапнель, а одного человека ранило. В этот момент на Обережном холме началась стрельба, но в нашу сторону ни одна пуля не летела. Почти тут же последовал новый выстрел, обрушив металлический град прямо нам на головы; еще несколько человек ранило, и их стоны больно было слышать. Солдаты похватали инструменты и судорожно пытались поглубже зарыться в твердую землю, поскольку сейчас наша траншея защищала от сыплющейся сверху шрапнели не лучше, чем чайное блюдце защищало бы от проливного дождя — но было слишком поздно. Мы не могли углубить траншею с достаточной скоростью. Буры хорошо пристрелялись по траншее, и теперь снаряды рвались над нами с ужасающей методичностью. Еще несколько человек ранено, и нет ни одной причины, почему противник вдруг перестанет поливать нас шрапнелью, пока всех не перебьет. Мы были абсолютно бессильны что-либо сделать, и я поднял белый флаг. Все, что мне оставалось, это благодарить Провидение за то, что у врага нет скорострельных пушек, иначе, хоть нам и «плевать, что начали стрелять», нас бы размазали прежде, чем я бы успел его вывесить.

Когда артиллерийский огонь прекратился, я с удивлением обнаружил, что буры не торопятся спуститься с Инцидентамбы и принять нашу сдачу, но три минуты спустя около полусотни конных буров подъехали к нам со стороны берега с востока и запада, и еще несколько подошли с юга, обогнув Обережный холм. Отряд на Обережном холме, как оказалось, сумел нанести противнику некоторый урон, сами потеряв от винтовочного огня двух человек ранеными. В их сторону не ударил ни один снаряд, хотя они стояли рядом с каффирскими хижинами, которые были довольно приметны.