Юрий Щеглов - Святые горы

Николай не без тайного самодовольства заметил: «Это неверно: они были взяты в Варне и отданы мною полякам в память гибели короля Винцеслава (Winceslas) под этими же стенами Варны; поляки в благодарность повернули их год спустя против нас; гвардия снова их взяла; я их подарил тем, кто дважды ими побеждал ценою своей крови».

Пример второй: «В следующее утро государь во фраке прохаживался с князем Лихтенштейном по городу, зашел по дороге в несколько магазинов и накупил там подарков для августейшей своей супруги; потом по возвращении домой он поехал с князем же, в простой извозчичьей карете, в монастырь, где покоится прах императора Франца».

Рукою Николая написано: «Нет, один».

Очень важно для потомства. Память лучше, чем у гоффурьерского журнала.

Пример третий: «После четырехдневного пребывания в Праге все августейшие гости начали готовиться к отъезду, и мы собирались отправиться в Силезию, как вдруг утром, когда уже поданы были экипажи, государь, подойдя к Фердинанду, сказал ему: «У меня есть до вас просьба; позвольте мне съездить в Вену, чтобы засвидетельствовать мое почтение вдовствующей императрице, вашей матушке и вдове друга брата моего Александра и моего». Этот неожиданный вызов очень тронул бедного Фердинанда, который принял его с живою радостию и благодарностию».

Выделенные слова вымараны, и против них написано: «Это неверно; мы возвращались с учений по артиллерийской стрельбе, когда я у него спросил о его поручениях в Вене. Он мне ответил так, как если бы речь шла об обычных вещах, что он поручает мне поклониться императрице-матери. Царствующая императрица выразила свое удивление, которое он понял».

Пример четвертый: «К предстоящему торжеству стеклось все теплицкое население и явились вместе священники римско-католический, лютеранский и один православный, а также выписанные из Петербурга дворцовые гренадеры из числа сражавшихся и раненых в Кульмском бое».

Выделенные слова вымараны Николаем, и против них написано: «Это неверно».

Пример пятый: «Чудеснейшая погода благоприятствовала празднику, на котором из участников славного тройственного союза присутствовал уже один только Прусский король. Совершена была панихида по положивших свой живот в этой достопамятной битве; наши старые гренадеры, отдавая честь памяти своих сотоварищей, заливались слезами, и все присутствовавшие были глубоко растроганы».

Выделенные слова вымараны, и против них написано: «Это неверно; там было освящение по католическому обряду первого камня строящегося монумента».

Пример шестой: «Государь сделал предварительный смотр войскам, в виде приготовления к тому, к которому ожидались Прусский король и столько иностранных принцев и генералов. Потом он забавлялся учением конно-мусульманского полка, составленного из магометан, обитающих в Закавказском крае. Эти воины, числом около 500, были богато одеты, по образцу персиян, в разноцветные одежды, что придавало им чуждый для остальной Европы вид азиатского войска. Разделившись на две партии, они начали нападать друг на друга с необыкновенною ловкостью и удалью, но постепенно до того разгорячились, что государь признал нужным положить конец их стычке и велел всем собраться вокруг их знамени. Партия, находившаяся насупротив знамени, вообразив, что приказано его схватить, бросилась на него с такой стремительностию, что произошла очень серьезная сшибка; знаменщик, сбитый с лошади, вместе с своими товарищами совсем не в шутку защищал вверенную ему святыню; посыпались сабельные удары, с той и с другой стороны полилась кровь, и государь, кинувшись между сражавшихся, едва успел, с нашею помощью, разогнать и усмирить враждебные партии. После того они прошли мимо государя церемониальным маршем, с криками «ура» и с видом величайшего самодовольства».

Николай сделал против заметку: «Это поэма! Она не была столь серьезна и, к счастью, там не было ни сабельных ударов, ни крови, но было близко к тому и только с трудом я их успокоил».

Записки второго человека в Российской империи поражают своим духовным убожеством. Неужели это составляло содержание жизни людей, обладавших такой громадной властью?

Царь сам открыл замок и поднял приветственно ладонь. Не ожидая, пока жандармы и Мордвинов возвратятся в приличествующее двуногим положение, он, перегнувшись через перила, скомандовал:

— Фельдъегеря сюда! Вонифатия!

Легко, как бабочка, наверх взлетел умытенький и раздушенный юноша в расцвеченном выпушками, лычками и кантиками мундирчике. Вдобавок он благоухал средством от пота и распространял запах чуть подпаленного глажкой сукна. Замер, редко мигая и таращась перед собой фарфоровыми глазками.

— Жди меня внизу, Вонифатий, — приказал царь. — Послушай, Александр Христофорович, — неожиданно обратился он к Бенкендорфу, — мне передавали, что за последние годы Пушкин несколько переменился. Так ли ты считаешь?

Бенкендорф вопросительно посмотрел в лицо царю. Слова прозвучали для него новостью.

— Да, да… Будто распространялся где-то наш поэт о полезности сильной власти и прочной империи.

— Ваше величество, Пушкин более заботится о личной свободе ваших подданных, — вставил Дубельт.

— Какая чепуха! — пробормотал царь. — Сильная власть несовместима с личной свободой подданных. Личные свободы подтачивают прочность государства! — И, вытащив из кармана связку ключей, он исчез, притворив дверь, маслянисто щелкнувшую изнутри.

Бенкендорф, Мордвинов и Дубельт, опустошенные долгим напряжением, неторопливо спустились, сопровождаемые фельдъегерем.

Часовой у лестницы сменился. Впрочем, никакой разницы. Тоже безмыслие. Прежде торчал старый гренадер, теперь молодой. Приклеенные усы покороче.

«Черт бы их побрал! — выругался в душе Дубельт. — Ну какое отношение весь этот дурацкий маскарад имеет к охране дворца?! Пока гром не грянул, не перекрестятся».

И он в досаде закусил губу.

— До завтра, Леонтий Васильевич, — сонно пробормотал Бенкендорф. — Поутру заезжай в военное министерство. Да, погоди… — внезапно он встрепенулся, и его правая бровь упрямо полезла на лоб. — Я твоих слов сейчас не понял. Что ты наврал государю о заботах Пушкина? Что-то о личной свободе? Это все чепуха, Леонтий Васильевич! Пушкин соединяет в себе два отдельных существа. Он поэт… Ну, может быть, крупный… И великий либерал, ненавистник всякой власти. Осыпанный благодеяниями государя, он не изменился и не изменится в своих правилах, а только в последние годы стал осторожнее в изъявлении оных. Вот, собственно, что дало повод государю обмануться. Запомни насчет Пушкина наикрепчайше! И поступай соответственно. С богом!