Хочхоль Ли - Южане и северяне

Этот человек не имел понятия о чести и достоинстве, поэтому рассказал, как бы шутя, о своих приключениях двум-трем людям из числа пленных. Однако вскоре об этой истории знали уже почти все в нашем подразделении. Так он стал известен среди нас как самая неприятная личность. Надо сказать, что интерес к нему со стороны полицейского, с одной стороны, вызвал во мне смех, а с другой — некоторое удивление.

Незаметно прошло время, мы оказались у входа на рынок, и наш разговор закончился. Собственно, рынка как такового не было. Торговля шла прямо на обочине дороги. Говорливые старушки в основном продавали продукты питания, разложенные в деревянных корытцах, эмалированных тазах и в другой посуде. На местном диалекте старушки громко зазывали покупателей:

— Пожалуйста, подходите. Уже поздно, базар закрывается, поэтому дешево продаем.

Я вытащил из кармана записи с перечнем продуктов, которые предстояло покупать. Я никак не мог сообразить, как покупать — то ли каждому отдельно купить в соответствии с заказом, то ли закупить всем вместе тток, хурму, яблоки, каштаны, а потом распределить их каждому в соответствии с затраченной суммой. В этот момент, наклонив голову в мою сторону, полицейский спросил:

— Что-нибудь случилось? Есть проблемы?

— Нет. Я просто не могу сообразить, купить ли каждому то, что тот заказал, или же закупить все вместе и отнести в общежитие. Ой, не в общежитие…

Сказав это, я невольно усмехнулся. Оказавшись вдвоем на рынке с этим человеком, я совсем забыл, что он полицейский южнокорейской армии, а я пленный солдат.

Я продолжал:

— Вернемся и каждому раздадим в соответствии с выложенной суммой…

Он в ответ несколько раздраженно сказал:

— Надо закупить все вместе. В мешке все равно все смешается.

Затем он обошел ряды бабушек и женщин, бросил на землю окурок и растоптал его каблуком. Одновременно, как бы возмущаясь, он тихо говорил:

— Никак не могу понять, как такое могло случиться! Когда смотришь, как живут эти люди, сердце кровью обливается. Наверно, в истории нашей страны не найдется больших злодеев, чем те, кто развязали эту войну. И в прошлом, и в настоящем люди вынуждены влачить нищенское существование из-за нескольких безмозглых мерзавцев, которые организовывали такие беспорядки в стране. Будь они прокляты, негодяи!

— Уважаемый полицейский, ачжубэни [33], пожалуйста, попробуйте этот тток. Совсем недавно приготовила, все еще горячий, смотрите, даже пар идет, — особенно навязчиво предлагала одна из старушек.

Полицейский мельком взглянул на деревянное корытце, в котором находилась всякая еда, накрытая платком, и быстро сказал мне:

— Побыстрее сделай подсчет по каждому виду еды. Посчитай, сколько будет стоить весь тток, вся хурма, каштаны. Чальтток и сирутток посчитай поровну.

Я быстро начал подсчеты по покупкам, а он вплотную подсел к одной старушке, попробовал еду из корытца и начал торг:

— Вы предлагаете купить всю еду? Хорошо было бы, но вот денег не хватает.

Но старушка все уговаривала:

— Я, конечно, не знаю, сколько человек будет кушать, но этого мало. Молодые должны есть много.

— Мы тоже так считаем, но для этого нет возможности. Здесь не место для такого разговора, — ответил он.

Посчитав сумму, затраченную на тток, яблоки, хурму и каштаны, я положил всю еду в мешок. Тток сложили отдельно в большой таз из латуни, который на время одолжили у одной продавщицы. Хозяйке сказали, что посуду можно будет взять обратно через два-три часа под навесом около железнодорожного вокзала. Я решил было, что ноша будет тяжелая, но, когда накинул мешок на плечо, оказалось, покупки гораздо легче, чем я думал.

Торгуясь, полицейский проявлял излишнюю щепетильность, поэтому старушки клали ему чуть больше, чем положено ттока, каштанов, груш. Эти добавки он тут же отдавал мне, и я с удовольствием ел, например, чальтток, обмазанный кунжутным маслом. Он даже спросил у одной старушки, нет ли у нее средства, стимулирующего сердечную деятельность, что вызвало у продавщиц громкий смех.

— Ну, теперь идем, солнце уже село, — сказал мой начальник. Он шел впереди, а я тащился сзади с мешком. Дойдя до какого-то переулка, он мельком посмотрел на меня и сказал:

— Мне нужно кое-куда заглянуть, к вокзалу вернемся позднее.

Недавно, по дороге к смотровой площадке «Объединения», я ненадолго останавливался в Кансоне, чтобы пообедать. Тогда я стал вспоминать, где же раньше находился этот переулок. Полагаю, что где-то рядом с теперешним уездом Косон. Теперь эту территорию расширили и сравняли вровень с большой дорогой. Пятьдесят лет назад, чтобы попасть в этот переулок, надо было идти по крутому склону с правой стороны холма.

Полицейский тихо открыл плетеную калитку крестьянского дома, окруженного изгородью, и вошел в узкий дворик, где старик в старенькой одежде, сшитой из конопляного холста, большим веником подметал двор. Хотя уже опустились сумерки, можно было заметить, что двор был чистый, но старик все равно убирал его. Подумалось, что он это делает, чтобы убить время.

Заметив вошедшего человека, старик поднял голову. Полицейский спросил, дома ли мать. Удивленный старик, хоть и не понимал, о какой матери идет речь, недовольно ответил, что она на кухне. Гость для проформы сказал:

— Что она может делать на кухне одна в такой темноте, без света?

Услышав голоса, хозяйка вышла из кухни во двор. Хотя было довольно темно, я успел заметить, что это была высокая и стройная женщина с широким лицом. Одним словом, ее можно было назвать привлекательной женщиной, в отличие от невзрачного старика.

Приятным звонким голосом она приветствовала гостя:

— Ой, это ты? Почему в такое позднее время? Что-нибудь случилось?

Я был удивлен тем, что они общались между собой как мать и сын. Ведь совсем недавно полицейский говорил, что в июле сего года был мобилизован с японского острова Кюсю водителем военного грузовика и что родился он в провинции Кёнсандо. Невольно я задался вопросом, какое же отношение он имеет к этому дому. К тому же южнокорейские войска, двигаясь на Север, покинули эту местность совсем недавно, примерно неделю назад.

Не успел я сообразить, в чем дело, полицейский со скрипом раздвинул дверцы и вошел в комнату. Совершенно непринужденно, как своей родной матери, он сказывал о разных своих делах и вдруг спросил:

— Почему так рано вечером закрываете двери?

— Не рано. Праздник Чхусок {24} прошел уже полмесяца назад. Скоро наступит зима. Кроме того, какие дела могут быть у двух стариков ночью? Зачем держать двери открытыми?

— Разве в этом доме живут только старик со старухой? А куда девались два сына?

В это время за спиной полицейского она заметила еще одного гостя, но промолчала, делая вид, что ничего не видит.