Брюс Федоров - Вестники Судного дня

Откашлявшись, он поправил винтовку на плече и оглянулся по сторонам. Всё было по-прежнему тихо. Робко, но всё же постепенно рассвет отгонял ночную мглу вглубь стылого черного леса, и от того на душе становилось бодрее. Скоро вахте конец, а там в теплую казарму и спать. Вдруг на дороге, припорошенной первым неглубоким неверным снежком, из морозной дымки послышался скрип, который обычно издают деревянные колеса на плохо смазанных и не подогнанных осях. Сделав предупреждающий знак рядовому, вахмистр вышел и встал перед шлагбаумом, сдернув винтовку с плеча и переложив её на руки.

Ничего настораживающего в приближающихся двух телегах он не заметил. Обычные сельских повозки местных жителей да два задубевших на морозе старика-возницы. Обычное дело. Везут что-нибудь по разнарядке поселкового коменданта. Но для проформы надо спросить.

– Wo faehrst Du? Was hast im Wagen? (Куда едешь? Что у тебя в повозке?) – просипел вахмистр, подходя к первой телеге.

Возница закряхтел и неловко, боком, путаясь в тулупе, сполз на землю. Повернулся, и из-под комичного надвинутого на лоб треуха на вахмистра неожиданно взглянули молодые задорные глаза.

На снег полетела ненужная более овчина, и казавшиеся немощными и убогими «старики», оставшись в одних гимнастерках, молниями метнулись к остолбеневшим от испуга вахмистру и рядовому охраннику. Синеватым блеском вспыхнули длинные лезвия ножей, и тела немецких жандармов, придерживаемые разведчиками, беззвучно осели на землю. Кровь из перерезанных артерий залила гортань, помешав издать последний смертельный конвульсивный вскрик. Где теперь Прованс? Где белокурая Гретхен? Из телег, разметав наваленное сено и брезент, выскочили ещё два бойца, и все четверо таёжными рысями ринулись по направлению к сторожке, где дремали, скованные необоримым утренним сном, ещё несколько немецких солдат. Дело было сделано. Немецкий блокпост был бесшумно уничтожен. Путь на поселок Береговое для батальона был открыт.

С трех сторон, взахлёб пережёвывая патронные ленты, по казарме, где отсыпался охранный немецкий батальон, ударили ручные пулемёты, в окна полетели гранаты и бутылки с зажигательной смесью, разливая ненасытный огонь по стенам, кроватям, матрасам и солдатским тумбочкам. Метались за стеклами темные тени. Обезумевшими призраками в нижнем белье бросались к «спасительному» выходу непрошенные на русской земле гости и складывались вповал под свинцовым дождем в бесформенные штабеля. Где солдат, где офицер?

Охрана имущественного склада и ремонтной базы была снята меткими снайперскими выстрелами, один за другим, и теперь разведчики обливали керосином тюки с награбленной одеждой и закладывали толовые шашки, чтобы не довелось пехотинцам двух немецких дивизий согреть свои руки и ноги гражданским тряпьём и не смогли они ловчее управляться со своими винтовками и орудийными затворами. И может быть, тогда не выйдет у них фланговый марш-бросок, чтобы зайти в тыл истекающему последней кровью красному стрелковому корпусу, в ротах которого и осталось-то по взводу бойцов, а полки превратились в роты, и командирами стали вчерашние сержанты и младшие лейтенанты.

Вступивший в свои права рассвет подвёл итог скоротечному утреннему бою. Немецкого гарнизона в поселке Береговое больше не было. Оставшиеся в живых военнопленные со своими ранеными были собраны в уцелевшей комнате сгоревшей казармы.

Александр Корж стоял напротив здания бывшего поселкового совета и бывшей теперь немецкой комендатуры, нервно курил и принимал доклады о выполненных заданиях от подходивших к нему офицеров. Выслушав говорившего, он отдавал ему честь, не произнося ни единого слова.

«Похоже, из немцев никто не ушел. Поселок небольшой и из него только два выхода по дорогам, которые бойцы перекрыли заранее. А вот среди местных кто-то мог оказаться доброхотом и сейчас окольными путями пробирается в какую-нибудь деревню, где стоят немцы, чтобы предупредить их. Этого исключать нельзя. Сколько раз, находясь в немецком тылу, мы сталкивались со случаями доносительства со стороны своих же граждан. Соглядатаи и стукачи обнаруживаются в каждом даже самом незначительном населенном пункте, куда бы мы ни заходили. Ну народ», – размышлял командир батальона.

Неожиданно из-за спины раздался чей-то робкий неуверенный голос:

– Товарищ командир, извините, могу ли я побеспокоить Вас?

– Что случилось? – комбат развернулся к говорившему. Перед ним стоял согбенный старик в черном драповом пальто и без шапки, которую держал в опущенной руке. Видимо, снял её с головы в знак уважения перед высоким воинским начальством. Седые волосы растрепались на ветру, а кончик вытянутого хрящеватого носа побелел, то ли от холода, то ли от внутреннего волнения. В голосе явственно звучали акценты на букву «о», выдававшие в нём местного жителя.

– Дело в том, что меня зовут Христофор Иванович. Я учитель здешней школы. Вернее, был им, когда была советская власть и была школа. Эх, что за жизнь.

– Говорите короче, – поторопил старика майор Корж, стараясь смягчить свой с хрипотцой, проржавевший на ветру и у походного костра голос.

– Извините, – старик опять заволновался и затеребил в руках свою шапку. – Я вижу, что вы Красная Армия и освободили нас от этого несчастья. И поэтому вы должны знать, что сделали немцы с нашей школой. Она недалеко отсюда. Минут десять, не больше. Прошу Вас.

«Ладно. Надо уважить старика, – подумал Корж. – Минут десять у меня найдется», – и махнул рукой офицерам, приглашая их следовать за ним.

Идти далеко не пришлось. Вскоре за поворотом открылся просторный, огороженный деревянным забором школьный двор. Сама школа оказалась типичным одноэтажным строением из круглых бревен, построенным, очевидно, до революции и служившим для обучения сельских ребятишек ещё земскими учителями. Посередине двора стоял советский грузовичок-полуторка, почему-то с открытыми на распашку боковыми дверьми.

Христофор Иванович всё забегал вперед, стараясь быть во главе идущей за ним группы красных командиров, услужливо показывая им путь.

– Вот сюда, сюда, пожалуйста, ещё немного, – суетился Христофор Иванович. Голос его срывался, становился невнятным, слова неразборчивыми.

Офицеры вошли в помещение и проследовали за стариком по длинному коридору, пока не остановились перед высокой двустворчатой дверью.

– Это здесь, – совсем тихо произнес старый учитель и, отступив в сторону, открыл дверь.

Офицеры зашли в комнату, в одном углу которой были свалены трупы пятерых человек. Некоторые из них были в разорванных нижних рубахах и галифе, другие сохранили гимнастерки без поясных ремней. Все босые. Судя по петлицам, убитые были младшими командирами и политруками. Лица, руки и головы были в обширных кровоподтеках и резаных ранах. Глаза то ли запеклись вытекшей кровью, то ли их вообще не было. Даже бумажные обои на стенах хранили широкие полосы кровавых разводов.