Брюс Федоров - Вестники Судного дня

– Ну как, Пётр Евдокимыч, все вернулись? – подбегая, ещё издалека прокричал он.

Капитан Пётр Мошнарезов мельком взглянул на своего зама по технической части, коротко, словно его спросили о чем-то неуместном, сквозь зубы процедил:

– Почти. Не видишь, остальные садятся, – потом, немного помедлив, добавил. – Серго ушёл за горизонт.

– Как Серго? Почему Серго? – не скрывая своего огорчения, воскликнул Никодимов.

– Чего ты блажишь, как на похоронах? – Мошнарезов недовольно поморщился и стащил шлемофон с головы. – Я же сказал, подбили. Ни взрыва, ни пламени никто не видел. Может, живы они. Ты лучше скажи мне, вторая группа готова?

– Самолеты готовы. Экипажи ждут приказа на вылет. Вот только… – старший лейтенант замялся, отводя глаза:

– К сожалению, штурман Лещинский приболел.

– Как приболел? Что ты чушь несешь? Белены объелся? – Капитан резко остановился и, прихватив техника за нагрудный ремень, вперил в него свои ястребиные глаза. – Три часа назад был здоров, как огурец, а теперь что? Заболел. Что с ним?

– Слышал, животом мается. Сейчас над ним в медицинской части колдуют.

– Вот что, старлей. Все экипажи второй эскадрильи немедленно по самолетам. Вылет через полчаса. Я сам с вашими сюрпризами разберусь, – Пётр Мошнарезов резко развернулся и, широко меряя поле шагами, продолжил свой путь. Русые волосы его рассыпались по крупной голове. Чеканные черты лица излучали решительность. Широкая фигура с увалистыми сильными плечами напружинилась. Это был тот тип человека, который рождается в гуще русского народа только в те моменты истории, когда над его многострадальной Родиной нависает очередная смертельная опасность. Именно в такие времена подобные люди выходят на поверхность событий и забирают в свои сильные руки решение вопроса войны и мира.

Ничто: ни тяготы сражений, ни яростное противодействие врага, ни лишения повседневных боевых будней не могут принудить смутиться их горячие сердца и сломить веру в правоту своего дела. Это воины из породы Святого Георгия Победоносца, провозвестники грядущей Победы, встающие в один ряд с Валерием Чкаловым, Александром Покрышкиным и Иваном Кожедубом.

Если судить Петра Мошнарезова по характерной и удивительной его фамилии, то легко можно предположить, что далёкие предки капитана были из сибирских казаков и, выказывая свой непреклонный крутой нрав, прокладывали путь к Великому океану, забирая хабар у покорённых народов и откупаясь от грозного московского царя захваченными землями и водами. А теперь их потомок знал, что пришёл и его час, когда он должен подставить свою широкую грудь под вражеские стрелы и защитить беспомощных женщин и детей, свой родной дом.

Входная дверь в помещение командного пункта с треском распахнулась, и Пётр Мошнарезов, не обращая внимания на приветствие дневального, прошёл в комнату, где проводились разборы полетов и намечались новые цели. Он не удивился, когда увидел в ней почти всех с офицеров полка, которые были чем-то взволнованы и оживлённо обменивались между собой отрывочными репликами.

– Ну что ж. Происшествие в полку налицо, – его лицо исказила нескладная, нехорошая улыбка. Офицеры, увидевшие своего командира, разом замолчали и как один повернулись в его сторону. – Прошу доложить мне обстановку, – отрывисто бросил Мошнарезов и, сняв планшетку, положил её на стол.

– Товарищ командир полка, – старший из присутствующих офицеров вышел вперёд и вытянулся по стойке смирно. – Полк готов к выполнению боевого задания.

– А Лещинский? – глаза капитана стригли лица стоявших перед ним офицеров. Эти люди были дороги ему. Были его боевыми товарищами. За месяц боев бомбардировочный полк потерял большую часть своего состава, и оставшиеся пилоты ценились на вес золота, но постоянно изменяющаяся боевая обстановка требовала осуществлять ежедневные вылеты для уничтожения целей, не считаясь с людскими и материальными потерями. Немцы рвались вперёд, брали в кольцо отступавшие советские части и уходили дальше, предоставляя тыловым подразделениям вермахта заканчивать начатую ими работу.

– Он в медчасти. Несварение желудка или острая диарея. Больше я ничего сказать не могу.

– Та-ак, – протянул командир полка, понимая, что офицеры ничего лишнего о своем товарищи ему не скажут. – Вызвать сюда дежурного по полку.

Через пять минут в коридоре послышался топот подкованных сапог и перед капитаном возник молодой румяный лейтенант в новой летной форме и хрустящей портупее. Сразу понятно – последний предвоенный выпуск из летного училища. Всего-то месяц назад.

– Докладывай, что с капитаном Лещинским? Почему он в санчасти? И прекрати переминаться с ноги на ногу. Перед своим командиром стоишь.

– Я хочу сказать, что товарищ капитан Лещинский занедужил, но сейчас ему лучше, – румянец на щеках дежурного раскалился так, что казалось, сейчас прожжёт подворотничок его гимнастёрки.

– Ты что мямлишь? Докладывать разучился? По «губе» соскучился? Чем заболел Лещинский? Говори всё как есть. Здесь все свои. – Мошнорезов был непреклонен. Его уже начала раздражать атмосфера «заговора» и всеобщего молчания. Он сам не любил «доброхотов» и наушничество. Но сейчас на политес времени не было. С минуту на минуту он ждал звонка из штаба дивизии с запросом о первом бомбардировочном ударе. А удар пришёлся в никуда. Вернее, он не попал в саму переправу. Бомбы легли рядом, в районе въезда на неё, где скопилось несколько грузовиков. Он сам явственно видел, как вверх взметнулось яркое пламя взрыва, но этого было недостаточно. Теперь весь расчёт делался на вторую «волну» бомбардировщиков, а её ведущий, Лещинский, изволит себе в санчасти прохлаждаться.

– Я же говорю, живот прихватило у товарища капитана, но он поправится.

– Так, я вижу, что из тебя слова нужно щипцами вытягивать, – Пётр Мошнарезов прошёлся вокруг растерянного лейтенант так, как это делает леопард в джунглях, неторопливо кружась вокруг верной добычи, не спеша приступить к трапезе. Нет, так дело не пойдёт. При всех этот молокосос ничего не скажет. Он и ареста сейчас ждёт, как манны небесной.

– Ладно, всем выйти, – скомандовал командир полка. – А ты, лейтенант останься. С тобой вопрос не решён. – Офицеры, дружно, гурьбой, толкаясь в дверном проеме стали выходить из совещательной комнаты. – Теперь говори всё как есть. И смотри. Времени у меня нет. Будешь опять в молчанку играть, одной «губой» не отделаешься, – капитан присел на край стола и скрестил руки на груди. – Ну? – угрожающе протянул он. – Я жду.

– В общем, видел я, как капитан Лещинский поставил перед собой миску со сливами и затребовал из столовой три литра молока, – лицо дежурного то бледнело, то краснело. – И глотал сливы вместе с косточками, запивая их молоком. Вот так всё и было.